Анна и Сергей Литвиновы - Вижу вас из облаков

Митя упросил еще и Арчи с собой взять, и Садовникова жаловалась отчиму:

– Валерочка! У меня, по-моему, что-то с головой. Чужой ребенок, чужая собака. Трачу законный отпуск, сама плачу за всех.

– А глаза-то у тебя горят, Танюшка, – усмехался Валерий Петрович.

Вылет был назначен на пятницу, шестнадцатое июля. За пару дней позвонила Данг, попросила робко:

– Мы можем Женью навестить – до того, как ты уедешь?

– Зачем?

– Я… просто хочу ее видеть. Но если ты занята на работе, я поеду сама.

– Ой, Данг. Я уже давно на работу забила. Между прочим, из-за тебя.

– Танья. Прости меня, пожалуйста.

– Ладно. Заеду за тобой в четверг утром.

Женя выглядела плохо. Бесстрастное, восковое, еще больше исхудавшее лицо и никаких признаков жизни.

Данг присела рядом, осторожно взяла руку пациентки в свою, скривилась печально.

– Что? – испугалась Садовникова.

– Ее сердце слабеет, – прошептала филиппинка.

Таня, конечно, сразу отправилась к главному врачу. Тот вздохнул:

– К сожалению, положительной динамикой порадовать не могу.

– Но мозг еще жив?

– Некоторые рефлексы сохранились, – уныло отозвался доктор. – Но пошла уже четвертая неделя… С каждым днем комы шансы снижаются. Очень большая вероятность, что сердце в ближайшее время остановится само.

– Митьку жалко, – сказала Таня, когда они вышли из больницы. – Если Женя умрет, Максим быстро мачеху приведет. А то и в детдом отдаст.

– Ты могла бы стать хорошая мама для Митья, – улыбнулась Данг.

– С ума сошла?

– Почему нет? Мне кажется, юридически это возможно: опеку над ним оформить. Его отец возражать не станет.

Садовникова фыркнула:

– Нет, это не мое. Я лучше волонтером.

На следующий день Максим Юрьевич привез Митю, Арчи и чемодан в аэропорт. Спросил:

– Вы когда возвращаетесь?

– Тридцатого июля.

– Билеты обратные есть уже?

– Конечно.

– Ну, хорошо отдохнуть!

До регистрации провожать не стал, поспешил умчаться на свободу.

Тане (бывалому пассажиру) на стойке предложили апгрейд до бизнес-класса. Сначала хотела отказаться – что там, всего два часа лететь, – но увидела, как загорелись Митины глаза, и сказала:

– А давайте!

– Тетя Таня, ты какая-то фея, – с восхищением прокомментировал мальчик.

Чувствовать себя волшебницей приятно, и она изо всех сил старалась, чтобы Митя в их поездке был счастлив. Покупала ему сахарную вату и кукурузу, гоняли вместе на водном мотоцикле, плавали с дельфинами, катались на катамаранах (обязательно с горкой), обследовали дольмены (по вечерам, чтобы интереснее и страшнее), принимали целебные ванны в озере с голубой глиной, после которых тело становится зеленым, как у Шрека, фотографировались у водопадов.

Неспешно, с ночлегами в домах отдыха, гостиницах, а однажды даже в гламурном кемпинге, в палатке, где имелись вентилятор и холодильник, проехали по всему побережью – от Анапы до Адлера. Тут Таня решила не экономить – забронировала крутейший отель прямо на территории парка аттракционов (за то, чтобы Арчи сюда тоже пустили, заплатила совсем несусветную сумму). В первый же день Митя укатался и укупался так, что уснул на диване, пока Таня купальные костюмы развешивала. Она перенесла ребенка в постель, укрыла, включила кондиционер и снова вышла на балкон. Аттракционы блистали иллюминацией, чуть дальше чернело море. Садовникова потягивала белое вино со льдом и удивлялась, что внеплановый отпуск с чужим ребенком, да еще и в России, оказался очень даже душевным.

Завибрировал телефон. Данг. Голос встревоженный:

– Таня, вы когда возвращаетесь?

– Через три дня.

– Плохо. Ох, плохо.

– Да говори ты толком!

– Я чувствую: с Женей беда. Ты можешь в больницу позвонить?

Сочи ликовал, искрил фейерверками. Татьяне сейчас совсем не хотелось думать про колдовские предчувствия и чужие болезни.

Но она отставила бокал. Отыскала в Интернете номер справочной Зареченской больницы. Долго ждала, пока ответят. Заспанный голос велел перезвонить в рабочее время.

– Но мне очень важно. Посмотрите, пожалуйста, как у пациентки самочувствие.

– Фамилия?

– Сизова Евгения. Она в реанимации.

– Э… Сизова? Насчет нее вам надо к главному врачу. Завтра.

Трубку бросили и больше не снимали. А почему именно к главному? Таня тоже встревожилась. Набрала Максима.

Заботливый папаша выходил на связь пару дней назад. Спросил, теплое ли море и точно ли они возвращаются тридцатого. Садовникова начала рассказывать, что Митя сфотографировал подводным фотоаппаратом морского конька, но отец даже не дослушал.

Максим отозвался только с пятнадцатого гудка:

– Аллио? Этта кто?

Да он пьяный, похоже.

– Это Татьяна. Как у вас дела?

– П-плохо. С-сегодня комиссия была. У Ж-жени… у Ж-жени констатировали смерть мозга.

– Что?

– Б-бумагу дали мне. Вега… вего… ве-ге-та-ти-вное состояние. Ж-жизнь поддерживать бессмысленно.

– Она уже месяц в этом состоянии!

– Н-нет. С-сейчас с-тало хуже. Рефлексы угасли. Ок-кончательно.

Вроде бы всхлипнул, но Тане показалось – хихикнул. И, уже не заикаясь, выпалил:

– Я дал согласие отключить аппараты.

– Вы с ума сошли! Не делайте этого!

– Я уже с-сделал.

– Как?

– Так будет лучше. Всем нам.

Она швырнула трубку. Сердце колотилось, яркие всполохи Черноморья больно били в глаза.

Вот подлец! Как она сразу-то не догадалась?! Максим все специально подстроил! Услал сына подальше, на море. А сам во время его отсутствия запланировал жену убить.

Любящие люди последнее отдают, чтоб в близких жизнь поддерживать. Ждут месяцами, годами. Надеются: оковы спадут, мрак развеется. А этот… «Рефлексы угасли, я согласился отключить аппараты».

– Небось сам умолял их отключить, скотина! – сквозь зубы произнесла Татьяна.

Вернулась в номер. Митя спал безмятежно, по лицу бродила улыбка. Наверно, к нему опять пришла мама. В этот раз совершенно точно – из потустороннего мира.

И что теперь делать ей? Будить Митю, срочно вылетать в Москву? Должен же сын попрощаться!

Но тут Таня вспомнила. Ей лет семь или восемь. Пришла домой – одна, поднялась на лифте, – уже большая, а у соседней квартиры крышка гроба стоит. Какой ужас ее обуял! И хотя даже мертвого тела не видела – потом месяц просыпалась в кошмарах.

Может, пусть лучше не знает ничего? Но это отцу решать.

А тут и сам Максим звонит – легок, низкое создание, на помине. То ли успел желудок прочистить, то ли смог себя в руки взять. Голос звучит осмысленно, больше не заикается. Тон просительный:

– Татьяна, могу я вас попросить ничего не говорить Мите?

– Но все равно ведь придется!

– Подготовим его аккуратно. Со временем свозим на кладбище. А похороны ему видеть незачем. Ребенок и так впечатлительный. Гроб будет открытый. И Женя… она не очень выглядит. Зачем это семилетке? Получит травму на всю жизнь.