Ольга Баскова - Диадема Марии Тарновской

– Для меня такая сумма неподъемна, Витек. – Я попробовал отбиться, взывая к состраданию. – Матери требуются лекарства, сыну – алименты. Да и мне нужно на что-то жить. Я согласен на треть суммы – и ни рублем больше.

Школьный приятель усмехнулся:

– Здесь решаю я, Макс. Скажи, о чем ты думал, когда соглашался на мое предложение? О том, что я все тебе прощу?

Я замотал головой:

– Я всегда играл честно, Витек. Тогда думал: все отдам, лишь бы сделали операцию. Другие же как-то зарабатывают эти проклятые деньги. Я же просиживаю в банке допоздна – и хоть бы когда-нибудь получил за это премию. Наша начальница – редкостная гадина. Недаром уже давно живет одна. Разве на такую позарится нормальный мужик?

Он скрипнул зубами:

– Значит, так, дорогой. Я даю тебе еще месяц. Не вернешь – пеняй на себя. Кстати, у тебя есть квартира. Продай ее. Меня не интересует, где ты возьмешь деньги. Женись на своей начальнице, например.

Я расхохотался:

– Ты пошутил, правда? Во-первых, она за меня не пойдет. Во-вторых, эта дамочка страшна, как моя жизнь, и строптива, как героиня Шекспира. Не вариант.

Витек прошелся по мне оценивающим взглядом. Так отбирают породистых лошадей для скачек.

– Почему не пойдет? Ты очень красив, девчонки в школе бегали за тобой наперегонки. К тому же ты не дурак, с высшим экономическим, и вполне потянул бы должность какого-нибудь вице-президента банка. А она закрыла бы твои долги. И тебе вовсе не обязательно любоваться ее внешностью каждую минуту. Ты же сообразительный, что-нибудь придумаешь.

– Я не проститутка, – буркнул я и сплюнул на горячий асфальт.

Проходившая мимо женщина с огромной кошелкой, из которой кокетливо выглядывали краснобокие помидоры, посмотрела на меня с осуждением.

– Не проститутка? – усмехнулся Витек. – Милый мой, мы все проститутки. Если кто-то утверждает, что не продается, – не верь. Дело лишь в цене.

Меня покоробило, но я не пытался возражать, знал – это бесполезно. Квартиру я, конечно, продавать не буду. Мы с матерью не можем остаться на улице. Брак с начальницей – вообще полный бред, таких, как я, она не удостаивает и взглядом. К тому же если бы вы ее видели, то поняли, что предложение жениться на ней – неудачная шутка. Придется выпутываться по-другому.

Тогда я действительно так думал. Но месяц пролетел быстрее, чем обычно – так мне показалось, денег не прибавилось – и вот послание от Витька: здоровенный парниша.

Но что же делать?

Я со стоном поднялся со скамейки и поплелся в банк.

Мария еще раз посмотрела на небольшой саквояж, который собрала в дорогу, и, взяв его в руку, взвесила, словно проверив тяжесть поклажи.

Саквояж был нетяжелым, скорее даже легким, потому что девушка не могла похвастаться своим гардеробом. Но сегодня, в эту ночь, все должно было измениться. Василий прислал мальчика с запиской, где умолял невесту выйти из дома в три часа. У ворот ее подхватит экипаж, и молодые помчатся навстречу своему счастью.

Осторожно, на цыпочках, чтобы не разбудить родителей, в особенности отца, который всегда спал очень чутко, девушка кралась к двери, отмечая убогость обстановки родительской квартиры.

Большое старинное зеркало в прихожей, порядком ободранное и побитое от постоянной смены квартир в поисках более дешевых, такой же видавший виды стол с тремя кривыми ножками, стулья, жалобно скрипевшие, когда на них садились, и угрожавшие развалиться при любом толчке…

И при такой нищете отец еще перебирает с ее женихами! Решено: она ни за что не возвратится в этот дом, даже навсегда порвет с родителями, если они не примут ее мужа.

Бросив прощальный взгляд на дверь родительской спальни, откуда доносилось сопение отца, девушка выскользнула из квартиры и, быстро сбежав по ступенькам, бросилась в экипаж, поджидавший ее у дома.

Василий принял невесту в объятия и поцеловал в щеку:

– Я счастлив видеть вас, дорогая. Все готово. Свидетели и гости ждут в церкви.

Он обхватил рукой ее стройный стан и крикнул кучеру:

– Гони!

Экипаж понесся по пустынным улицам Киева. Мелькнули золотые купола Софийского собора, и на мгновение девушке показалось, что она прощается с детством, с тем, что ей было дорого.

Мария быстро подавила грусть. В конце концов, что ждало ее, останься она с родителями? Нищета? Какой состоятельный князь или граф захотел бы взять ее в жены? А между тем Василий был готов бросить к ее ногам несметные богатства.

– О чем вы думаете? – Жених сжал ее руку, его усы щекотали ухо. – Жалеете, что согласились на мою авантюру?

Она замотала головой:

– Нет, нет и еще раз нет. Я люблю вас и хочу быть с вами.

Экипаж выскользнул из города и понесся по проселочной дороге вдоль полей зеленевшей пшеницы. Мария так и не узнала, как называлась та деревенька, в которой в маленькой церкви молодой черноволосый священник обвенчал их, не задавая никаких вопросов. А потом, после церемонии, гости – их оказалось неожиданно много, почти вся «золотая молодежь» Киева – бросились обнимать и поздравлять молодых.

Мария, поддерживаемая под руку супругом, прижимая к себе большой букет белых роз, сладковатый запах которых, напоминавший о детстве – такие были в имении Рурков, когда его еще не продали, – сводил с ума, вернулась в экипаж и въехала в родной город уже не невестой богатого наследника Василия Тарновского, а его законной женой.

– Давайте заедем к вашим родителям, дорогая, – прошептал Василий, пунцовый от счастья. – Я хочу, чтобы они полюбили меня.

Мария грустно улыбнулась:

– Не надейтесь на их искренность. Папа всегда был снобом, кичившимся своим происхождением. Слава его предков давно канула в Лету, но он до сих пор не может в это поверить. В нашей скромной квартире только одна достопримечательность – графский титул, но вы его не заметите.

– И все равно. – Василий упрямо выпятил нижнюю губу. – Мы должны повидаться с ними и сообщить радостную новость.

Она равнодушно кивнула:

– Как хотите.

Экипаж остановился возле ее дома, и девушка, держа за руку молодого мужа, увлекла его по лестнице:

– Не рассчитывайте на радушный прием.

Дверь открыл заспанный взъерошенный отец, долго не понимавший, что говорит ему Мария. А когда Василий распахнул объятия и захотел обнять графа, чванливый О’Рурк отстранил зятя, думая о том, что этот юноша не нравился ему и никогда не понравится.

Однако дочь настойчиво повторяла, что они обвенчаны, и Николай, скорчив гримасу, позвал жену:

– Иди сюда, дорогая, полюбуйся, какой подарок преподнесла нам дочь.

Худенькая женщина, постоянно озабоченная нехваткой денег, со следами былой красоты на бледном лице, заплакала, но овладела собой и поцеловала сначала Марию, а потом и Василия, не ожидавшего такого холодного приема. Ее полные слез глаза словно говорили: «Что же ты наделала, дочка!»