Морис Дантек - Красная сирена

Алиса бросила на нее отчаявшийся взгляд.

– Адвокаты сообщили, что полное медицин­ское заключение, подписанное психиатром, докто­ром Форстером, будет передано в прокуратуру. Похоже, твоя мать обвиняет твоего отца, Стивена Тревиса, в организации заговора, якобы он писал тебе письма, манипулировал тобой, чтобы разру­шить образ матери, так что она и против него соби­рается возбудить дело.

Алиса обмякла, совершенно опустошенная, словно из нее выпустили весь воздух. Нечто смутное грозило сломать ее жизнь, разрушить судьбу, как сухую ветку, унесенную разъяренной рекой. Тон­кая, изящная фигура Аниты склонилась над ней.

– Алиса… Я тебе верю. И не думаю, что ты все это придумала… Что-то подсказывает мне, что в то утро ты пришла рассказать мне правду.

Алиса жалко улыбнулась в знак благодарнос­ти. Да, она все понимала, но ничто не помешает бес­пощадному колесу раздавить ее, ведь так?

Лицо Аниты осветила спокойная открытая улыбка.

– Я продолжаю расследование по делу маде­муазель Чатарджампы. И я добилась для тебя за­щиты до конца недели… Прокурор Горстен хотел уже сегодня вечером передать тебя официальным представителям твоей матери в Амстердаме, адво­катской конторе Хасленса и Хаммера, именно они сделали запрос.

Алиса поняла, что инспектор Ван Дайк доби­лась для нее отсрочки еще на несколько дней.

Когда Анита ушла, Алиса поняла, что у нее по­явился неожиданный шанс. Она сможет перехва­тить инициативу и раскрутить колесо в обратную сторону. На несколько дней ей обеспечена безопас­ность. Несколько дней для того, чтобы составить новый план.

План, который спасет ее от собственной ма­тери.

Матери, которая теперь сделает все, чтобы уничтожить ее.

Ваза с вульгарным звоном разбилась о стену. «Бо­же, – подумал Вильхейм Брюннер, – идиотка! Ва­за, стоимостью в пять тысяч марок, разбита, как дешевая тарелка в кафе на заправке». Но в комна­те уже звучал холодный разгневанный голос, за­ставивший замереть всех присутствующих.

– Сборище бездельников! Проклятые безмозг­лые мудаки!

Когда Ева Критсенсен впадала в ярость, даже Кеслер пугался. Вильхейм видел, что он предпочел бы стать невидимым, когда глаза этой красивой блондинки метали молнии из-за затемненных сте­кол ее очков.

– Она исчезла пять дней назад, а вы до сих пор болтаетесь, как дерьмо в проруби, не зная даже, где искать?

Тон был «сладким», как мышьяк. Вильхейм не­навидел этот медоточивый ужас. Часто – почти всегда – за этим следовало жестокое наказание провинившихся.

Кеслер молча смотрел куда-то в одну точку по­верх головы Евы, застыв в полной неподвижности, как это делают наемники в военных южноафри­канских лагерях.

– Кеслер! Кеслер… – Голос Евы резал слух, как осколок стекла вены.

Вильхейма поразило ощущение опасности: бе­зобидная на первый взгляд интонация походила на нож убийцы.

Теперь Ева почти шептала:

– Кеслер, за что, как вы думаете, я так щедро плачу вам? А? Ответьте!

Экс-наемник молчал, прекрасно зная, что хо­зяйка не ждет от него ответа.

– Я сама скажу, почему плачу вам вдвое против той цены, которую дадут сегодня за вас на рынке…

Приблизившись, Ева кружила вокруг Кеслера с угрожающим видом. В этом движении странным образом сочетались доверие и желание подавить. Вильхейм знал, что Ева переняла манеру поведе­ния офицеров американской морской пехоты, чьи методы специально изучала по энциклопедии. В каком-то смысле Кеслеру это даже нравится, по­чувствовал Вильхейм. В запрограммированности подобных ритуалов выражалась высшая степень извращенности Евы, Кеслера да и его самого, ко­нечно.

Ева почти прижалась губами к уху Кеслера.

– Дело в том, что я жду от вас результатов. По­тому так щедро и плачу. Результатов выше сред­него уровня. Чего-то такого, что, как я надеялась, будет соответствовать вашему уровню, вашим ам­бициям. Но у вас, увы, честолюбие золотаря!

Кеслер решился было ответить, но в последний момент передумал. Госпожу Кристенсен не следо­вало перебивать во время приступов. Разумнее всего подождать, пока волна схлынет и Ева успоко­ится, резко сменив тему.

– Ответьте мне откровенно, Кеслер, я права?

Наемник не реагировал. Ева кружила над ним, как стервятник в украшениях от Картье и Бушерона. Она остановилась в нескольких санти­метрах от бесстрастно-безжизненного лица сол­дата удачи.

– Ну? Скажите, права ли я в своих ожиданиях? Не ошибаюсь ли, считая вас избранным? Одним из лучших? Ну, Кеслер?

Брызги слюны попадали Кеслеру в лицо, и он что-то невнятно буркнул.

– Что? Что вы сказали?

Тон ее голоса походил на звук взводимого курка. Вильхейм решил вмешаться:

– Ева, Кеслер ждет сведений… От человека из Министерства юстиции…

Ева застыла на месте, не веря своим ушам.

– Молчать! – просвистела она. – Тебя я не спрашивала, позволь уж мне самой справиться с ситуацией.

Повернувшись к сероглазому гиганту, она про­должила:

– Итак, о каких сведениях речь, господин Кес­лер?

Запинаясь, тот промямлил:

– Ну-у… один из сотрудников господина Ван…э-э… нашего друга из Гааги… э-э… он работает в мини­стерстве… Завтра мы наверняка узнаем, где ваша дочь, госпожа Кристенсен.

Ева застыла перед Кеслером в театральной по­зе, словно играла главную роль в комедии. Ее де­ланно заинтересованное изумление привело юж-ноафриканца в замешательство.

– Вы узнаете наверняка? Завтра? – Голос был полон злой насмешки. – Вы узнаете наверняка… – повторила она, более холодным тоном. – Я советую вам узнать это совершенно точно, господин Кеслер, надеюсь, вы меня понимаете?

Он молча кивнул. Губы Евы изогнулись в подо­бии улыбки. Внезапно потеряв интерес к Кеслеру, Ева переключила свое внимание на остальных. Бро­сив мимолетный взгляд на Вильхейма, она занялась Освальдом. Англичанин был опытным бухгалтером, и в его обязанности входило открытие новых бан­ковских счетов для увеличения доходов от работы студии.

– Господин Освальд, думаю, вы можете быть свободны. Наши маленькие проблемы финансового управления вполне подождут до завтра.

И добавила, без тени улыбки:

– Благодарю вас.

Маленький толстяк мгновенно испарился, бла­годаря в душе судьбу, а Ева Кристенсен медленно направилась к Дитеру Борвальту, молодому адво­кату, отвечавшему за юридические вопросы.

– Дитер, я хочу, чтобы вы объяснили мне кое-что…

Дитер, тоже хорошо знавший ритуал, ничего не ответил.

– Я хочу знать, почему наша контора не смогла сразу же вернуть опеку над моей дочерью. Почему моя дочь находится под защитой полиции, хотя официально мне не предъявлено никакое обвине­ние…

Дитер тщательно отряхнул фланелевые брю­ки, поправил очки и только после этого медленно открыл картонную папку, лежавшую рядом с ним на диване.