Лариса Лысаковская - Я никогда не отдаю своего

– Тебя куда отвезти, к тебе или на квартиру матери?

– А ты, оказывается, вовсе не глухонемая и можешь разговаривать.

Не обращая внимания на его сарказм, я продолжила:

– Галина Владимировна твою квартиру сдавала, но там все отмыли и отремонтировали.

– Давай ко мне, не могу я сейчас к матери.

– Хорошо, как скажешь.

На кольце я свернула на проспект Победы, который закончился мостом через реку. После моста я свернула на улицу Космонавтов, где и находился дом Артура. Это была обычная панельная девятиэтажка, каких в жилом районе Северный было множество. Я остановила машину напротив подъезда Артура, перегородив проход. Весь двор был заставлен машинами. Но мой «Лендровер» выглядел здесь среди автопарка российского автопрома как-то неуместно, словно бельмо на глазу.

Артур, забрав с заднего сиденья свою сумку, вышел из машины. И только тут я вспомнила, что не отдала ему ключи.

– Артур, подожди, – крикнула я, выйдя из машины.

Подойдя к нему, я стала рыться в своей сумке. Как всегда, долго не могла найти то, что мне нужно. Наконец-то вытащила пакет, в котором лежали ключи от его квартиры и от квартиры его матери.

– Вот возьми, совсем забыла, – и протянула ему пакет с ключами.

Он забрал пакет и стал подбрасывать его в руке. Больше сказать нам друг другу было нечего.

– Пока, – сказала я и, развернувшись, побежала к машине, только чтобы он не увидел моих слез.

Сев в машину, я резко надавила на газ и помчалась прочь, словно за мной гнался сам черт. И только подъезжая к дому, я сбавила скорость. Я продолжала жить в доме дяди Марата, который мне достался. Тетка же моя жила сейчас в квартире, которую она обменяла на квартиру деда. Во всех своих бедах, в том числе и в своем пьянстве, она обвиняла только меня, из-за этого наше общение стало невозможным. Но это не мешало ей принимать от меня деньги, которые я посылала ей раз в месяц почтовым переводом, чтобы она на что-то могла существовать, ведь она так и не удосужилась устроиться на работу.

Въехав в ворота, я остановила машину и долго не могла из нее выйти.

– Ну вот я и дома, – сказала я сама себе и вышла из машины.

Дом встретил меня тишиной. Никто не спешил ко мне навстречу. Так и не кому было, я же сама Лизу с Надей отправила на Кипр. Бросив сумку с вещами на пол, я поплелась на кухню. Открыв холодильник, я пришла к выводу, что есть нечего, несмотря на то что он забит продуктами. Достав пакет молока и прихватив из шкафа сушки, я уселась за стол перекусить. Сидя за столом, поняла, что сейчас не могу оставаться дома одна, и решение лететь к своим на Кипр. Как правило, после принятого мной решения я начинала действовать. Помыв и убрав стакан на свое место, я вышла из кухни. Сумка с вещами стояла у входа, где я ее и бросила. Ну вот, ее даже собирать не надо, так, если еще что-то доложить. Я поднялась на второй этаж и направилась в свою комнату, где, взяв из гардеробной еще кое-какие вещи, снова спустилась вниз. Открыв дорожную сумку, я увидела лежащее сверху черное платье. Вытащила его и стала рассматривать. Можно, конечно починить, но неприятные события, связанные с ним, так и всплывали в моей памяти. С глаз долой – из сердца вон, как говорится, – и отправила его в мусорное ведро. Собрав сумку, я двинулась к выходу. Уже стоя у входной двери, я оглянулась и, убедившись, что все в порядке, вышла из дома.

Приехав в аэропорт, я оставила машину на стоянке. С билетами никаких проблем не возникло, а спустя несколько часов я приземлилась в аэропорту города Ларнаки.

Вернулась я через неделю. Мой самолет прилетел довольно поздно. И хотя моя машина находилась здесь, на парковке в аэропорту, домой я прибыла за полночь. Приняв душ, я сразу же отправилась спать: сил на то, чтобы разобрать сумку не осталось. Все остальное – завтра.

Мое утро началось с телефонного звонка. Сначала я хотела его проигнорировать, но на том конце планировали дозвониться до меня любой ценой, поэтому пришлось ответить.

– Да!

– Ты че, все еще спишь? А как же твои трудовые подвиги?

Я посмотрела на часы: они показывали шесть двадцать. В такую рань мне мог позвонить только один человек – мой закадычный и верный друг Валька.

– Валя, какие, к черту, трудовые подвиги! Я только ночью прилетела от своих с Кипра, устала как собака. Хотела сегодня отдохнуть, так нет, ты с утра пораньше звонишь. Тебе чего надо-то?

– Новость у меня, – сказал он и замолчал.

– Ну, говори уж.

– А ты не могла бы подъехать? Ты должна это увидеть.

– Позже никак нельзя?

– Нет, нельзя, Давай, давай, поднимай зад. Я тебя жду у дома Князя.

– Какого князя?

– Того самого, ты давай мозги включай. Все жду. И давай шустрей.

Как только до меня дошло, про какого Князя он говорит, с меня сон как рукой сняли. А судя по тому, где Валька работал, то выходило, что в доме Князева Всеволода Константиновича труп.

Я быстро вскочила с постели, натянула джинсы с майкой. Забежала в ванную ополоснула лицо водой, затянула волосы в хвост, на остальное просто не было времени. Улицы города были еще пусты, поэтому до дома Князева я доехала в рекордное время. Оставив машину на противоположной стороне улицы, я подошла к калитке дома Всеволода Константиновича, где меня уже поджидал Валька. Это для меня он оставался Валькой, для всех же остальных он был Валентином Павловичем и в данное время занимал должность начальника убойного отдела, как когда-то его отец.

– Ну и кого здесь посмели убить? – спросила я, как только мы прошли через калитку и направились к дому.

– Самого. Убили двумя выстрелами, один в грудь, другой контрольный. В ночь с понедельника на вторник, точнее скажут эксперты после вскрытия.

– И кто сие себе позволил?

– Записки не оставил.

– А кто нашел?

– Жена, теперь уже вдова. Прилетела сегодня из Парижу, а здесь такой сюрпризу, – попытался срифмовать Валька.

– Оксанка, что ли?

– Она самая.

Тут мы подошли к входной двери. Валька открыл ее и пропустил меня вперед.

– И что она говорит? – продолжила я наш разговор.

– Да ничего толкового. Все ревет. Вон сейчас ее на кухне валерьянкой отпаивают.

Мы прошли мимо кухни-столовой и направились в кабинет. Здесь работала следственная бригада, я, чтобы им не мешаться, проходить в кабинет не стала. Картина была малоприятной, да и что могло быть приятного в трупе. Всеволод Константинович сидел как-то неестественно в кресле, с запрокинутой назад головой. Вся его грудь была в крови, а вот на голове крови практически не было, только входное отверстие от пули и не четко по центру лба, а как-то по касательной. Словно стреляли с закрытыми глазами. От созерцания Князева меня вывел голос Лени, эксперта-криминалиста.

– Все. Я здесь все пальчики снял, – сказал он.