Алекс Палвин - Пустые комнаты

В один из таких вечеров я поинтересовался, почему на месте одного из проемов в подвале – кирпичная кладка. Говард ответил, что понятия не имеет. Но лестницу заменил ты? Легкая улыбка. Что насчет хода с низким потолком и гладкими каменными стенами? Кто его пробил, для чего и куда он ведет? Вот тут Холт мог… должен был сказать, что не знает. Но он промолчал.

По этой причине я не отважился спросить о панцирной кровати.

Не уверен, что хуже: молчание или правда. Молчание подтверждает все твои домыслы, а правда, как правило, страшнее самых страшных из них.

Через несколько дней Говард бросил на стол колоду карт.

– Только скажи, если тебе потребуется утешение после провальной игры. – Я взял колоду и не глядя начал ее тасовать. – Могу полежать рядом, пока ты не убаюкаешь себя слезами. Потому что, черт возьми, я тебя уничтожу.

Говард усмехнулся, завязывая волосы в хвост. Я заметил, что его глаза могут менять оттенок. Кажется, это зависело от окружающего пространства, в котором чередовались то тени, то свет и, отражаясь в его радужке, влияли на ее оттенок. Как синева неба: чем меньше в атмосфере дымки и влаги, тем более насыщенным и глубоким получается цвет. Что, если на самом деле его радужка бесцветная, просто внутри ее свет ведет себя как в атмосфере – рассеивается в голубую часть спектра?

– Значит, карты, – продолжал я. – Это и есть твое хобби? Нет? Тогда что? Книжный клуб? Кулинария? Гитара?

Он коротко глянул на меня.

Играл Говард из рук вон плохо, но ему постоянно везло. Как-то я пообещал вырвать ему печень, если он выиграет еще хоть раз. И он выиграл. Трезвая злость ощущалась иначе: ею было проще управлять, в то же время она жгла больнее.

Проведя какое-то время в особняке, я начал сомневаться, кто в кого пророс: Говард в дом, лес и озеро или это они возникли вокруг него.

Нравился ли мне Холт? Нет. Но он обладал чертами, которые я находил… располагающими. Он был терпелив, умел слушать и ему было что сказать.

Но, конечно, это не отменяло того, что он сделал. Того, что сделал я.

Откуда у него деньги? С южной стороны особняка была припаркована белая «Тойота ФДж Круизер», а один кемпинговый фонарь, которых у него было до полудюжины, стоил двести баксов. Не говоря уже о том, что он оборудовал мне студию в доме, который купил. Совершенно точно, в деньгах Говард не нуждался. Может, у него богатый папочка? Эта мысль показалась мне дикой. С трудом верилось, что у таких, как Холт, есть родители. Что его родила женщина, а не какая-нибудь волчица. Может, он даже приезжает на семейные обеды.

Теперь я постоянно думал о кровавом следе, ведущим под деревья. Так сбитый волк пытается уползти в подлесок. Разумеется, стукни его по-настоящему сильно – и никуда он не уползет. Да, Говард был крепким – крепче, чем когда-либо был я. Но не бессмертным; об этом свидетельствовала кровь на дорожном полотне.

Кое-что начало складываться у меня в голове. Я не просто причинил Говарду боль, а напугал его. Что-то подсказывало мне, что это с ним случалось нечасто. Может, мне удалось то, что прежде не удавалось никому: причинить боль и напугать Говарда Холта.

И вот тут-то вставал куда более волнительный вопрос: кем он был? Кажется, впервые у меня появился какой-никакой ответ: кем-то вроде охотника, только некоторая его добыча ходила на двух ногах.

Когда озеро сковало льдом, а на льду образовался снежный перемет, произошли два события. Первое: Говард перестал запирать дверь. Я знал, что она не заперта, но теперь в подвале меня держала не дверь, а картина.

Второе: я начал чувствовать себя лучше. Это не произошло за один день, я не проснулся, радуясь трезвости, но потихоньку научился чувствовать себя комфортнее в ней. Вроде кожанки, которая жмет в плечах, однако со временем разнашивается.

Я по-прежнему не был до конца убежден, что выпивка не заслуживает моего внимания, а я – ее. Вряд ли это когда-нибудь произойдет. Скорее всего, если бы мне вложили в руку бутылку, я бы сказал: «А пошло оно к черту». Да что там! Конечно, так бы и сказал. И накатил.

Алкоголь был для меня чем-то вроде болеутоляющего – сжимал, словно сетчатый питон, пока кости не начинали трещать. Но даже это изнурительное объятие я всегда принимал с благодарностью. Так жар делает мир ярче и чище. Часть меня рвалась в жар и только там, в огне, обугливаясь, находила успокоение.

В подвале не было кровати из массива дуба, пледа из шерсти, шелка и кашемира, меховых тапочек, роскошной отделки стен, но именно здесь я прекратил просыпаться в тумане похмелья и выбираться из собственной блевотины.

Говард поджег лучину. Березовые поленья занимались неохотно, но горели дольше сосновых и давали больше тепла.

– У нас заканчиваются припасы, – заметил он, поднимаясь на ноги.

Повседневные закупки, подсказал внутренний голос. Помнишь, что это такое? Кто отправится за повседневными закупками? Это будет Вивиан? Это будет Зак? Или ты, Дэнни? Это будешь ты?

Я оторвался от книги, которую пытался читать при свете фонаря. Под синим ветхим пыльником прятался твердый тканевый переплет со сбитыми углами. Издание 1956 года, шестьсот одиннадцать затхлых страниц.

Чертов Пруст, подумал я и с глухим стуком захлопнул книгу.

– В Парадайс есть супермаркет.

– Добыть мясо можно лишь убив живое существо.

– Я множество раз ходил на охоту, – огрызнулся я, – и знаю порядок действий.

Говард широко улыбнулся:

– Но ты не ходил на охоту со мной.

Мне между глаз будто вбили строительный оцинкованный гвоздь. Улыбка полностью преобразила его лицо; я увидел в нем мальчишку, который крутит педали велосипеда – так быстро, что ветер гудит в ушах. Мальчишку, долговязого и нескладного, который гоняет по лужам, перепрыгивает сразу через несколько ступеней, вытирает шапкой раскрасневшееся на морозе лицо. Хвалил ли его отец? Взъерошивала ли ему волосы мать?

Завтра был ранний подъем, и я перенес вещи в комнату второго этажа, с широкой кроватью (вторая кровать была в комнате с чучелом головы лося, и на ней спал Холт). Лес за окном простирался покуда хватает глаз – гравюра, выполненная в технике офорт, когда штрихи и линии процарапываются иглами, после чего металлическая пластина помещается в кислоту для более глубокого травления.

– А как же наша пижамная вечеринка? – буркнул я, раскладывая спальник на голом матрасе.

Говард стоял в дверях, за освещенным кругом.

– Знаешь. – Я провел пальцем по деревянной спинке, чувствуя прикосновение обугленного металла, оставшегося в подвале. Отель «Конец Света». – Как-то раз я перестрелял соседских кур из ружья.

– Почему?

– Мне было скучно. – Я вытащил фотографию Вивиан из внутреннего кармана куртки и положил ее возле спальника. – А еще я был пьян. Вспышки озаряли стены курятника. Куры забились в дальний угол. Одной я отстрелил голову, а она начала носиться по курятнику. Я хохотал до слез и продолжал смеяться, когда лег мордой в землю с поднятыми руками. Я признал свою вину и был приговорен к восьмидесяти часам общественных работ, девяноста дням испытательного срока, выплате штрафа в размере десяти тысяч. Ах да, и посещению собраний Анонимных Алкоголиков.