Елена Дорош - Королевская лилия

Однако правду говорят, что беда не приходит одна. Чуть только Округин пришел в себя, и предприимчивая американка окончательно исчезла из его жизни, как в Чили, где он к тому времени имел самые обширные виноградники, случился «сахарный» скандал. Виноделов нескольких хозяйств Центральной долины уличили в добавлении в сладкие вина некого вещества, входящего в состав антифриза. Сама по себе добавка была не опасна, но публика была шокирована. Разразившийся скандал привел к кризису в виноделии страны и затронул даже тех, кто, подобно Округину, выращивал виноград совсем в других регионах и никогда не мухлевал. Чилийские вина просто перестали покупать. Это был удар ниже пояса. Алексею пришлось, не отвлекаясь ни на миг, работать день и ночь три года, чтобы сохранить то, что создавалось непосильным трудом.

В этот непростой период дед, понимая, что внуку приходится туго, выходил на связь каждую неделю и подробно рассказывал все местные новости. Сидеть сиднем в шикарной квартире Макару Ивановичу надоело через три месяца после ухода с престижной должности вахтера. Силы еще были, поэтому через знакомых он устроился сторожем на дачу в ближайшем пригороде. Работа знакомая и не пыльная, уверял дед. Хозяева наезжали только летом, зимой дом пустовал. Дед жил отдельно, как он говорил, «в сторожке», и помимо охраны хозяйского добра понемногу плотничал, кое-что чинил, топил печь. Когда Алексей спрашивал, не тяжело ли ему одному, и не опасно ли это в случае, если станет плохо с сердцем, Макар Иванович уверял, что на свежем воздухе сердце у него работает, как «пламенный мотор». Глядя на экран монитора, Алексею казалось, что дед в самом деле выглядит веселым и бодрым.

– Потерпи, дед, как только разгребу тут, сразу приеду, – успокаивая скорее себя, говорил Округин.

– Да не переживай, Алексейка! – бодро отвечал Макар Иванович. – Ты свой бизнес спасай, а я тебя в любом случае дождусь. Чего еще мне делать?

Как-то дед сообщил, что в доме появилась хозяйка. Мол, переехала поближе к природе по состоянию здоровья.

– Теперь народу тут поприбавилось. К ней еще тетки какие-то ходят, типа присматривают. Так что ты, Алексейка, не боись. Если что, и за мной присмотрят.

Округин уточнять насчет хозяйки и пришлых теток не стал, но в самом деле немного успокоился. Все-таки старик не один там кукует. Ну а в случае чего они с дедом всегда на связи. Будут созваниваться почаще, а там, глядишь, все наладится, и Округин приедет. Ему казалось, у них еще много времени. Макар Иванович крепок душой и телом, поэтому с ним ничего не может случиться.

Но вышло по-другому.

Они разговаривали по видеосвязи обычно в воскресенье – единственный день, когда Округин позволял себе расслабиться. Макар Иванович звонил, когда в воронежских краях начиналось утро, а «в заграницах», как любил говорить дед, наступала ночь. Алексей всматривался в дорогое лицо, вдоль и поперек испещренное глубокими морщинами, слушал дачные новости, рассказывал о своих делах и чувствовал, что счастлив.

Так было и на этот раз. Макар Иванович выглядел как обычно, говорил хоть и со старческим покашливанием, но бодро. Тоже, как всегда. Алексей спрашивал, дед отвечал, потом наоборот. Наказав старику беречь себя и не курить слишком много, он отключил скайп и пошел спать, уверенный, что услышит деда через неделю.

Но беда пришла раньше. Неделя выдалась тяжелой. Новые бочки из французского дуба оказались с изъяном, и отличное вино, приготовленное для долгой выдержки, стало выдыхаться и киснуть. Округин срочно вылетел в Италию исправлять положение, а оттуда прямиком отправился в Чили. Проблемы обнаружились и там.

Известие о том, что дед Макар умер, нашло его не сразу. Офис получил сообщение только через два дня, а к нему на дальнюю винодельню в горах оно дошло еще через сутки, в пятницу вечером. Разбираться как при современных способах передачи информации такое вообще могло случиться, было некогда. Алексей срочно выехал в Сантьяго и лишь через пятнадцать часов смог улететь оттуда в Москву.

Он понимал, что опоздал катастрофически, деда похоронили без него и проститься с ним уже не суждено, но запретил себе об этом думать. Иначе не выдержит. Он надеялся проспать весь перелет просто потому, что зверски устал, однако отключиться не удалось. В мутной полудреме злой и уставший Алексей промаялся половину пути, а оставшееся время сидел, тупо уставившись в карту полета на мониторе перед креслом.

Чуть больше часа перелета от Москвы до Воронежа Округин провел так же, как предыдущие двадцать: или безуспешно пытался заснуть, или смотрел перед собой осоловелыми глазами. На этот раз пилот посадил машину мягко, некоторые даже не заметили, как оказались перед терминалом. Алексей встал первым и быстро пошел по «рукаву» к выходу. Где-то там, у «зеленого коридора» его ждет верный помощник Саня. Он летел из Лиссабона, поэтому должен был прибыть намного раньше.

Голову, возвышавшуюся над всеми, Алексей, казалось, увидел сразу, но Саня все же заметил его раньше и первый поднял руку.

– Здравствуйте, Алексей Петрович, – сказал он, забирая рюкзак, – я забронировал номер в отеле.

Округин посмотрел удивленно:

– А в квартире что?

– Да там, как оказалось, жильцы живут. Квартиранты, – пояснил Саня, видя, что начальник смотрит с недоумением.

– Откуда они взялись?

– Макар Иванович пожить пустил, чтобы квартира не пустовала.

Этого Алексей не знал.

– Давно?

– Да нет. Четыре месяца.

– Зачем деду это нужно? Денег, что ли, не хватало? Быть того не может.

– Да при чем тут деньги? Я же говорю, квартира годами без присмотра. А если воры? Или трубу прорвет? Жильцы говорят, что оплачивали только коммуналку, и все.

– Все равно сначала заедем на кладбище.

– Может, поспите?

– Не засну все равно.

На могиле стоял деревянный крест. Лежали два венка и несколько пучков живых цветов. Фотографии не было. Сердце болезненно сжалось. Могила деда Макара выглядела сиротливо.

– Насчет могилы я распорядился. Завтра приведут в порядок. Фотографию уже изготовили. В следующем году поставим памятник, макет я выбрал.

Саня говорил сочувственно. Потом он добавил что-то еще, но Алексей понимал плохо. Мысли, которые он старательно гнал от себя, полезли с ужасающей быстротой.

Он бросил деда одного, оставил, покинул, даже не попрощался с ним, не попросил прощения, не поцеловал. Теперь он никогда не увидит любимое лицо, не услышит родной прокуренный голос. И ничего нельзя исправить. Ничего.

Саня отошел чуть за спину. Не стал мешать каяться. Хотя какой в этом толк?