Юлия Ковалькова - @ Живой журнал

– Отец не вернётся – его убили, – перебил я Дядьсашу. Сказал так, как объявляют приговор – окончательный, без помилования.

– Андрюшенька, это не так, – шагнула ко мне моя мать. Фадеев успел перехватить её.

– Подожди, Света, постой… Андрей, – тихо окликнул Фадеев меня. Я упрямо повторил:

– Вы не понимаете: мой отец не вернётся. Он хотел умереть. И я знаю: его убили .

Услышав это, «совет двух» испуганно переглянулся. Лица у обоих перекошенные. У мамы жилка дергалась на виске. У Фадеева на лбу бисеринки пота. Мать немедленно предложила вызвать мне «скорую».

– Да, Света. Набирай. У Андрея шок, – согласился Дядьсаша.

Никто тогда не догадывался, что со мной. О том, что было со мной, я узнал много позже. Но уже на первом курсе МГИМО, готовясь к сессиям, я мог за четыре секунды прочитать страницу самого сложного текста. Легко запоминал в день до сотни страниц. Увидев человека раз, мог вспомнить и рассказать, при каких обстоятельствах встречал его. Я мог вытащить из памяти жест этого человека. Мог полностью погрузиться в его мир и «считать» с него все эмоции. В 2009 году мой приговор был окончательно оглашен тестами Интерпола: «Унаследованная эйдетическая память – способность запоминать образы и максимально точно воспроизводить их. Эмпатия – высокая интеллектуальная способность анализировать и предсказывать реакцию другого человека».

Но тогда, 11 сентября 1999 года, до правды было ещё далеко. Моя мать окликнула меня: «Андрюша… корвалол… успокоительное». Но я ушёл от «совета двух» в кабинет отца и закрыл за собой двери. Я не хотел видеть их с Дядьсашей жалких лиц. Не желал слушать их объяснений. Мне ещё надо было сочинить какую—нибудь сказку для моей шестилетней сестры, которая в тот день ушла к подружке на день рождения. Последнее, что я помню о том дне – это то, как оглушительно может молчать тишина, когда я увидел шахматную доску отца. На ней осталось два главных героя: я, шахматная чёрная ладья – тура, равноценная пяти пешкам, и моя вечная противница – белая королева отца. С того самого дня моя жизнь кажется мне игрой в шахматы, где есть только белые и чёрные фигуры, только белые и чёрные клетки. И я понимаю, что я потеряю ещё много и все мои грешные поступки вернутся ко мне с болью, но эта партия не закончится до тех пор, пока не выиграю я – или белая королева…

В тот самый день, 11 сентября 1999 года, я поклялся найти того, кто довел отца до самоубийства. Я кропотливо искал убийцу долгих шестнадцать лет. Год назад я сдержал свое обещание. Поняв, что моего отца убил Симбад, я потерял в жизни последний якорь. К тому времени у меня и так мало, что оставалось. Была только вера в единственного человека – в тебя, Симбад… Сука, как я тебя ненавижу! Именно ты предал моего отца, чтобы получить мою маму. Когда я нашел капсулу с твоим личным признанием, то лишился веры в честных мужчин, в верных, искренних женщин. С тех пор я больше никогда не привязывался ни к людям, ни к вещам. Вещи, деньги – так, всего лишь предметы. Хуже с людьми. Все люди лгут. Людям я больше не верю. У меня есть работа, которую я, благодаря своему дару, делаю лучше других. И я ненавижу, когда меня от неё отвлекают. Я не люблю, когда мне звонят и на простой, дежурный вопрос «как дела?» по полчаса отвечают. Я ненавижу зануд с обостренным чувством трагедийной развязки. Я бешусь, когда мои уши пытаются занять ерундой. Тебе нужен совет? На. Иди, выполняй его. Меня раздражают те, для кого всё сильное и необычное является синонимами двум словам – «неприличное» и «аморальное». Я не люблю детей. Никогда их не хотел. А сейчас не хочу тем более… Но воистину нечеловеческую ненависть во мне вызывают красноречивые женские взгляды, которые говорят: «Этому парню только одного не достает – чтобы рядом была такая, как я». Сука, да кто ты вообще? Что ты обо мне знаешь? Ты даже не представляешь, кем я когда—то мог быть и чем я скоро стану…

05:50. Паркуюсь у крыльца «Самбо—70» и преувеличенно вежливо раскланиваюсь с добродушным дедушкой—охранником. Поднимаюсь наверх, в спортивный класс школы и распахиваю дверь раздевалки.

– Здравствуйте, граждане отдыхающие, – смеюсь я.

В ответ раздается весёлый хор голосов двадцати чуваков примерно моего возраста:

– Здарова , Андрюха!

– Привет, Андрей.

– Как сам?

– Нормально. Ещё дышу, – отвечаю я сразу всем и начинаю переодеваться. Пятью минутами позже мы все, облаченные в «доги» – форму для обучения и тренировок айкидо, вваливаемся в додзё. Додзё – это зал для занятий айкидо, требующий специального поведения. После пятнадцатиминутной разминки мы разобьемся на пары – «ката» – и погрузимся в интенсивный курс, ориентированный на углубленное изучение разнообразных техник. В нашей программе – занятия для «чёрных поясов» ёсинкан – айкидок, тренирующихся годами, а также курс для молодых бойцов, намеревающихся получить свой первый «чёрный пояс».

– Ki—no—tsuke! – командует тренер (то есть «приготовиться!»).

Сажусь в базовую учебную стойку seidza (на коленях, с прямой спиной, руки сложены на бедрах) и остаюсь в таком положении в течении пяти минут. Это время для mokuso – тишины и полной концентрации. Для непосвященных стойка seidza неестественная и неудобная. Но за двадцать с лишним лет я к ней привык. Наконец, занятия начинаются…

07:56. Поскрёб ключом, зажатым в левой руке, в замочной скважине. Попинал ногой дверь и ввалился в родную хату. Нет, на тренировке мне не накостыляли – не успели. Я — yudansya (обладатель «чёрного пояса») и sidoin (мастер пятого дана), что для айкидо офигительно много. Забавно, но мой почетный титул мастера боевых искусств идентичен моему кандидатскому минимуму. Плохо то, что неделю назад я, как человек, в общем, не злой и по природе общительный, взял на свою голову себе в «ката» нового парнёра. Лёша – Алексей Сыроежкин – когда—то занимался кикбоксингом (представьте себе двадцатисемилетнюю груду мышц, упакованную в квадрат ростом метр девяносто, с простодушным лицом русского былинного богатыря, предлагающего навесить всем желающим православных люлей). В нашей школе ёсинкан Лёша дошёл пока только до «коричневого пояса». Лёшу это обижает, и в то же время вызывает в нем тайную гордость: дело в том, в ёсинкан обладатели «коричневых поясов» считаются самыми опасными партнёрами. Овладев кое—какой техникой, они ещё не научились дозировать усилия и поэтому просто бьют. Леша бить любил. С учетом его кикбоксинга, немногие выстояли с ним в «ката» и в драках, которые иногда происходят за периметром школы.

– Дрон, как думаешь, почему «чёрных» в Москве всё больше и больше? – ленивым тенорком осведомился Лёша в перерыве между отработкой бросковых техник и техник нанесения ударов по нервным центрам и уязвимым точкам.