Владимир Гораль - Дознание капитана Сташевича

Лишь сухо поздоровавшись, Бабр осведомился, не глядя на своего заместителя:

– Какие успехи, Андрей Казимирович, в работе с нашими подопечными фрицами имеешь? Скоро месяц, как ты у меня начальником оперчасти подвизаешься! Так чем же похвастаться можешь?

Сташевича такими загибами начальство удивить не смогло – для того и кот, чтоб мыши место знали. Знаем, плавали. Всегда готовый к отчёту, он не растерялся. Начал собранно, подробно излагать свои действия по организации агентурной сети как среди военнопленных, так и внутри обслуги. Попросту говоря, по дням изложил план мероприятий по вербовке стукачей.

Конечно, подробности, особенно с именами, он сдавать не собирался. Такова уж специфика работы лагерного «кума». Кстати, согласно закрытым должностным инструкциям, на такую секретность он имел полное право. Бабр, с другой стороны, мог затребовать у своего подчинённого любую информацию. Однако лишь после письменного приказа, в коем начальник должен был чётко объяснить, с какой такой конкретной целью интересует его данная закрытая тема. Нормальному начальнику лагеря вся эта лишняя мигрень нужна не была. От слова совсем. Поэтому в дела своих «кумовьёв» умные «хозяева» лагерей попросту не лезли.

– Эти твои расклады мне без интереса! – хмурый майор прервал Сташевича буквально на полуслове. – Мне результат нужен, понял? А результат у тебя, товарищ капитан, пока неважный. В третьем отряде драка между военнопленными случилась, да ещё и с поножовщиной. Хорошо, без трупов обошлось. К тебе вопросы, Андрей Каземирыч, твоя епархия. Ты не углядел!

Андрей оторопел. Происшествие, о котором упомянул Бабр, случилось буквально на следующий день после его, Сташевича, вступления в должность. Формально это была уже его ответственность, но фактически он и дел-то толком ещё не успел принять. Кому, как не начлагеря, это понимать.

– Я с этим разбираюсь, товарищ майор, – Сташевич тем не менее нашёл что ответить. – Драка произошла между неким Вальтером Бравеном, вновь прибывшим с партией военнопленных, и нашим лучшим помощником, активистом-антифашистом, главным лагерным старшиной Вольдемаром Шнитке. Причём, по докладу Шнитке, Бравен напал на него первым. У новенького и заточка в сапоге оказалась. Конвойные, принимавшие эту команду военнопленных из Дальлага, уже наказаны в дисциплинарном порядке. Произведён дополнительный тщательный обыск команды вновь прибывших. Бравен помещён в ШИЗО. Пока молчит. Шнитке ранен нетяжело, он в лазарете. Как и раньше, охотно сотрудничает с администрацией, в том числе по этому делу.

– Ну вот и работай, Казимирыч! – подобрел голосом Бабр. – За фрицев начальство теперь серьёзно спрашивает. У нас спецлагерь. Это тебе не наши родные уголовнички, тем более не враж и ны политические. Между прочим, Шнитке первый и единственный среди военнопленных нашего Бирюслага кандидат в члены ВКП (б) 18 18 ВКП (б) – Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков). С 1952 года КПСС. . Я лично рекомендовал его кандидатуру на областном партбюро. Международная политика – вещь серьёзная, понимаешь! Союзника в Восточной Европе нам себе надо готовить, новую социалистическую Германию строить. А то, я слышал, ты в сыщика Ната Пинкертона решил поиграть. Вроде заняться тебе нечем…

Майор поднялся, расправил могучие плечи и с кряхтением потянулся. Тускло блеснули золотом гербовые неуставные пуговицы на синем кителе.

«А пуговицы-то мундирные у товарища майора особые, – машинально подумалось Андрею. Он их ещё при первой встрече приметил. – Такие цацки для генеральских да маршальских мундиров льют. Не штампуют, а именно льют на монетном дворе из бронзы-рандоли. Ручная работа, как и высшие ордена! Форсит наш начальник лагеря. Ох, форсит! Не по чину, однако».

Немного косолапя, Бабр грузно прошагал к огромному, тронутому ржавчиной сейфу в углу кабинета. Полязгав ключом, он выудил из его недр тонкую серую папку и протянул её Сташевичу.

– На вот! Почитай на досуге, если такой любопытный! – прокомментировал майор своё действие. – Это материалы дознания. Того самого, которым ты интересовался.

Андрей взял в руки папку. На обложке ровным почерком было начертано: «О бесследном исчезновении в неизвестном направлении военфельдшера Поплавской и её малолетней дочери».

– А я вот, товарищ капитан, четыре жестянки компота припас. Для вашего милого удовольствия! – толковал начпрод Гришаня, собирая в своей лавке очередной паёк для Сташевича.

Улыбка и симпатичные ямочки не сходили с приятной, чернявой и усатой физиономии кладовщика. Интеллигентный Сташевич про себя долго решал, как ему лучше обращаться к полезно-словоохотливому начпроду. Использовать довольно сложное имя-отчество (Аполлинарий Ефимович) или же просто по фамилии?

Гришаня, как бы это сказать, звучало несколько фривольно. Наконец, капитан выбрал в этом важном вопросе демократичный компромисс. Да к чёрту! Пусть будет просто: Ефимыч. Махнув на это дело рукой, Сташевич обратился, как решил про себя:

– Что за компот, Ефимыч?

– Персиковый, консервированный, американский. Остался ещё с ленд-лизовских поставок, – не переставая широко и белозубо улыбаться, продолжал толковать кладовщик. – Да вы не сомневайтесь, товарищ капитан, по накладной ему годность ещё семь месяцев. Это ж какая радость для ребятёнков! Очень они, масятки наши, такие сладкие штуки обожают. У меня самого на большой земле трое. Скучаю по ним. А куда деваться, зарабатывать-то папке надо. Вот за малышей у меня завсегда сердце болит. Вы, небось, слышали про фельдшерицу нашу прежнюю с дочкой. Беда с ними приключилась. Пошли осенью в тайгу вроде как по грибы и исчезли обе. Не нашли их, с концами пропали девки.

– Вот как… Прямо с концами? И никаких следов? – осторожно поддержал тему Сташевич.

– Ни единого, – Гришаня повелся, горестно покачал чёрной с проседью шевелюрой. – Девоньку Машеньку, масянечку четырёхлетнюю, жалко. Аж до слёз! Я же знал их с мамкой. Как не знать. Рядом же, на виду. Э-эх! Всех жаль! Медведя таёжного Иван Петровича, нашего начальника, тоже жалко. Ухаживал он за фельдшерицей этой молоденькой. Чувства у него к ней были!

– Чувства? – хмыкнул Андрей. – У медведя?

– А чего? Он один, да и она вдова одинокая с ребёнком. Даром что сама почти дитё. Э-эх! Молодые да красивые мужики типа вас, товарищ капитан, ныне повывелись. На войне все сгинули. А наш товарищ майор для Ленки, конечное дело, был староват. Однако, с другой стороны, мужик видный, крепкий, с положением. И чего она нос воротила? Ленка-то Поплавская. Ведь за ним, за Бабром нашим, как за стеной. И ведь тоже! Не везёт же ему по бабьей части. Двух жён схоронил, а тут и эта. Э-эх!