Полина Дашкова - Продажные твари

– Хватит морочить мне голову! – не выдержал капитан и заорал:

– Вы видели Ахмеджанова? Вы его оперировали? Завтра утром вы будете арестованы. Я даю вам последний шанс!

– Любопытно, что недавно это заболевание считалось по преимуществу женским, – продолжал доктор, отхлебнув чаю, – но в последние годы им все чаще страдают мужчины. Тут дело в экологии. Щитовидная железа – весьма чувствительный орган. Если болезнь запустить, может случиться неприятное и опасное осложнение – тиротоксический криз. Могу порекомендовать вам хорошего специалиста.

Через пятнадцать минут после ухода взбешенного, трясущегося капитана далеко в горах у изголовья кровати Аслана Ахмеджанова затренькал сотовый телефон.

– Аслан, мне, конечно, все равно, но, думаю, тебе стоит знать, – услышал чеченец голос доктора Ревенко, – ко мне только что приходил капитан местной милиции по фамилии Головня и спрашивал о тебе.

– Что ты ему сказал?

– Я порекомендовал ему обратиться к эндокринологу.

– К кому?

– К врачу, который специализируется на гормональных заболеваниях, – вздохнул Вадим Николаевич и захлопнул крышку телефона.

Головня шагал по ночной аллее. Сердце колотилось, не только рубашка, но и пиджак под мышками промокли от пота. Разговор с доктором вывел капитана из себя. Но не потому, что доктор не стал сдавать Ахмеджанова первому попавшемуся милиционеру и не купился на провокацию. Капитану до этого Ревенко нет ровно никакого дела. Ему поручили проверить на вшивость, он проверил.

Взбесило Головню упоминание об этой проклятой базедовой болезни, которую у него действительно обнаружили на последней медкомиссии. Это грозило пенсией, а в качестве пенсионера он никому не нужен. И ладно бы какой-нибудь гастрит или гипертония – этим болеют многие. Но болезнь, найденная у Головни, влияла на состояние нервной системы. А нервнобольной – все равно что псих. Он чувствовал, как заводится от малейшего пустяка, как набухает и колотится сердце ни с того ни с сего, и в пот бросает и руки трясутся, и с глазами что-то не то. Его бесило любое упоминание о щитовидной железе, и совсем уж унизительным казалось, что болезнь эту считают по преимуществу женской – Ревенко только подтвердил слова врача на медкомиссии.

Сильно раздраженный капитан ничего не замечал. Не увидел и тень, метнувшуюся из кустов, не услышал щелчка фотоаппарата. «И за что мне, мужику, бабская болячка? И почему все меня в этот, как его – диффузный зоб – тычут носом? Неужели это так заметно?» – думал он, шагая к освещенной остановке экспресса.

Матвею удалось сфотографировать его в свете фонаря на аллее, конечно, фотография могла получиться нечеткой, но те, кому он отдаст пленку вместе с микрокассетой от диктофона, разберутся.

На следующий день рано утром по дороге на телестудию Матвей остановил свой зеленый «жигуленок» у газетного киоска, находившегося неподалеку от санатория «Солнечный берег».

– Здравствуйте, Семен Израилевич, – обратился он к старенькому киоскеру, – как дела? Как здоровье?

– Спасибо, Мотенька, – улыбнулся старик, – живем потихоньку, коптим небеса. Тебе, как всегда, «Независимую»?

– Нет, Семен Израилевич, мне «Литературку», только за прошлую среду.

– И за прошлую, и за позапрошлую есть, – вздохнул старик, – это в начале перестройки за газетами с ночи стояли, а сейчас никому прогрессивная пресса не нужна. Как и всякая другая, впрочем, тоже. И для кого ваш брат журналист старается?

Киоскер достал из-под прилавка газету за прошлую неделю, потом вместе с деньгами быстро спрятал в карман своего поношенного пиджачка маленький, заклеенный скотчем пакет из плотной черной бумаги.

Попрощавшись с Семеном Израилевичем, Матвей сел в машину и отправился на телестудию.

Через час из ворот санатория вышел полковник Константинов и не спеша прошел мимо киоска.

– Доброе утро, Глеб Евгеньевич! – услышал он поравнявшись с окошком. – Я получил свежий номер «Аргументов и фактов».

– Доброе утро, Семен Израилевич. Большое спасибо.

Расплатившись, полковник слегка наклонил сложенную газету, и на ладони у него оказался маленький пакет из плотной черной бумаги.

Полковник не знал, что от момента передачи пакета прошел целый час. За этот час у Семена Израилевича успел побывать молодой человек самой неприметной наружности. Он взял пакет, унес его, через некоторое время вернулся и отдал назад киоскеру – в точно таком же запечатанном виде.

Рюкзачок у Маши был небольшой, но вместительный, вещей мало – только самое необходимое. Кроме одежды, она уложила в рюкзак большой плоский хлеб лаваш, остатки сыра, несколько огурцов и яблок. Для такой малоежки этих запасов должно хватить почти до Москвы. В пустую бутылку из-под пепси она налила кипяченой воды. Потом наберет еще на какой-нибудь станции.

Теперь ситуация уже не казалась ей ужасной и безвыходной. Она верила, что все будет хорошо. Она умылась на дорогу, почистила зубы, в последний раз сварила себе крепкий кофе. В джинсах и длинной широкой футболке навыпуск, с волосами, убранными под кепку, Маша вполне сходила за мальчика лет пятнадцати. Свою маленькую дамскую сумочку с паспортом и студенческим она спрятала в рюкзак. Еще раз пожалела о старых верных кроссовках – неизвестно, выдержат ли предстоящее путешествие китайские тряпочные тапочки.

Солнце светило ярко и весело, дул легкий ветерок. Настроение у Маши было отличное. На товарной станции, находившейся недалеко от вокзала, она прошла вдоль путей, присмотрелась к вагонам, к пульманам, теплушкам и открытым платформам, прикинула, куда лучше залезать, поспрашивала у дядек-башмачников в оранжевых жилетах, когда и куда отправляются составы. Ей указали на длиннющий поезд, стоявший на пятом пути, и объяснили, что он отправится в Орел через пятнадцать минут.

Машу удивило, что никто из дядек-башмачников даже не поинтересовался, зачем она спрашивает, будто путешествия на товарняках – обычное дело, как пятнадцать лет назад, так и сейчас. Радовало то, что все дядьки обращались к ней «сынок» и «пацан». Попалась пара вооруженных охранников, молодых солдатиков, пьяных в стельку. На Машу они не обратили никакого внимания.

Отыскав пятый путь, она медленно пошла вдоль бесконечных теплушек и пульманов. В некоторых вагонах находился груз, но и пустых оказалось много. Вдруг дверь одной из теплушек с грохотом двинулась, и появился дедок лет шестидесяти, кавказец в трикотажном спортивном костюме со всклокоченной седой бородой.

– Ты зыдэс зачэм ходышь, малчик? – спросил он с сильным акцентом.

– Я… Мне бы домой уехать, а денег нет. Украли, – честно призналась Маша.