Галия Мавлютова - До полуночи одна минута

– Вот!

Дрожащей рукой Алина положила игрушку на край стола. Батанов передёрнулся и бросил трубку на аппарат. Рычаги угрожающе клацнули.

– Что это?

– Вот! Это дерьмо.

– Что-о-о?

Опущенные затылки, словно проснувшиеся лепестки к солнцу, начали медленно подниматься, Послышались приглушённые смешки и хихиканье.

– Отставить!

Бритые затылки послушно обрушились вниз. Кузина похлопала глазами. Батанов никак не мог выйти из ступора.

– Что э-э-т-т-т-о-о-о-о?

– Дерьмо. Под дверь подбросили. Утром.

Кузина хотела добиться справедливости. Если война – то война честная, по правилам.

– И что? – ярился Батанов. – Какое ты имеешь право врываться на служебное совещание с этим?

Константин Петрович махнул головой на игрушку. Кивком он хотел подчеркнуть профессиональную несостоятельность Кузиной и её ничтожество.

– Во-первых, Константин Петрович, по должности я тоже обязана присутствовать на совещании. Во-вторых, если бы вам подбросили вот это, вы бы тоже рассердились. Вы бы я не знаю что сделали!

– Линок, это потерпевшие балуются, – не выдержал Дима Воронцов. – Устали ждать, когда ты вернёшь им машины. Вот и решили взбодрить тебя.

– Я не Линок, я – Алина Юрьевна! А на угонах я всего лишь второй день.

– Отставить! – взревел Батанов.

Снова потянулась тягостная и томительная пауза. Алина стояла у стола, горделиво оглядывая оперсостав. Это была торжественная минута справедливости. Полной и безоговорочной. Всё было по-честному.

Батанов пересилил себя. Для овладения собственной волей ему понадобилась ровно одна минута. Константин Петрович опустил плечи и принял свой обычный вид.

– Присаживайся, Кузина, вливайся, так сказать!

Справедливость победила. Можно было крикнуть «ура», сплясать гопака, заорать от восторга, запеть, в конце концов, но сесть было некуда. Все места за столом заняты. Никто из сотрудников не предложил ей стул. Они даже не привстали для приличия. Алина вспыхнула, но быстро погасла, словно под дождь попала, и, осмотревшись, присела на низкий диванчик в углу. Обычно там полулежал нынче запропастившийся куда-то Степаныч. В его кресло она не решилась сесть. Если нагрянет, шума не оберёшься. Она до сих пор не понимала роли этого человека в отделе. Ведёт себя, как хозяин, всеми распоряжается, понукает, имеет в личном распоряжении диван и кресло, а когда возлежит на них, рассуждает исключительно о смысле жизни. Вроде бы никчёмный человек, но все его ждут, спрашивают, когда придёт, и восторженно радуются, когда он появляется в дверях.

– Итак, что мы имеем на десерт? – нервно провозгласил Батанов.

Разом, как по команде, мужчины посмотрели на часы.

– В сухом остатке мы имеем наблюдательный пост на Новый год и незакрытый график дежурства. Есть желающие поработать?

На часы никто не смотрел. И в глазу друг другу старались не заглядывать, боясь прочитать в них правду.

– Я могу подежурить в новогоднюю ночь! – подала голос Алина.

Все, включая Батанова, повернулись в ее сторону. Они смотрели на неё сверху вниз, как на собачку, просящую еды. В какой-то миг Алина и впрямь ощутила себя маленькой таксочкой, чихуахуа и ещё кем-то, но, постепенно уменьшаясь, превратилась почему-то из собачки в крохотную птичку.

– А ты знаешь, что такое – осмотр места происшествия? – спросил Воронцов каким-то замогильным голосом.

– Да! – гордо тряхнула головой Алина, отчего её дивные волосы взметнулись и опали, как прошлогоднее сено.

Да, Кузина, слава богу, знала, что такое осмотр места происшествия. Именно на этой лекции она присутствовала и тщательно её записала. Впрочем, она ещё ни разу не осматривала места совершения преступлений. Её никогда не направляли на происшествия. И сейчас боялись доверить столь важное занятие симпатичной блондинке. Мужчины считают коллег женского пола легкомысленными и недоразвитыми существами. Алина тяжело вздохнула. Несправедливо считать глупой девушку, толком не зная её. Вполне возможно, что в данную минуту она превратилась в птичку, но не легкомысленную, а вполне себе сообразительную. Алина сжалась в комок, чтобы стать ещё меньше и невесомее. Так легче выдержать испытующие взгляды оперативников во главе с руководством. И вдруг пружина разжалась. Копна белокурых волос взметнулась к потолку.

– Знаю! – провозгласила Алина достаточно твёрдым тоном. Она вернулась в своё нормальное состояние. Птичка выросла в орлицу.

– Да уж! – воскликнул Воронцов, явно не поверивший Алине.

– Отставить! – рявкнул Батанов. – Внеси её в график.

Константин Петрович кивнул Дорошенко. Слава послушно застрочил в спецтетради. Кузина ошеломлённо озиралась, в кабинете стало подозрительно тихо. Никто не смеялся, не подшучивал. Всем стало как-то не по себе. Воронцов исподволь сверлил глазами Батанова: мол, ты что, совсем охренел? Константин Петрович будто не замечал направленных на него, острых, как шпаги, взглядов взбешённых мужчин.

– Всё, шеф, Кузина в графике, – сказал Дорошенко, и все шумно выдохнули.

Затем посмотрели на часы и заулыбались, мигом забыв про Алину. Она уже сидела на диванчике и тихо грустила. Добилась своего, а что дальше делать? Делать-то что теперь?

Опера шумно задвигали стульями, вставая из-за стола, зашуршали бумагами, защёлкали и затренькали телефонами. Алина с трудом поднялась с низкого дивана; колени затекли, мышцы онемели и молча вышла, оставив на столе начальства кусок пластмассового дерьма. Когда Кузина вышла, Батанов выругался и сказал, обращаясь к оперсоставу:

– Дерьма больше не подбрасывать. Увижу – убью!

Сотрудники недовольно запыхтели, мол, что, уже и пошутить нельзя?

– В Новый год не расслабляться! Пост будет работать, – продолжал Батанов. – Придётся подстраховаться. На телефонах Дорошенко. На задержании Воронцов.

– А вы? – спросил Слава. На его лице читалось явное недоумение.

– Я тоже на задержании.

Батанов беззвучно выругался. Оперсостав молча выразил ему сочувствие. Ворон ворону глаз не выклюет.

Зеркало нагло отблескивало серебряной гладью. Алина отворачивалась от него, стараясь не видеть пушок на щеках. Нет, пушок есть, и в большом количестве. Мама сказала, что пушок – к лицу Алине, что она выглядит, как персик, но от маминых слов стало ещё хуже. Алина всхлипнула. Почему изъяны на теле и душе выползают в самые неподходящие моменты жизни? Этот пушок на щеках и шее был всегда. Раньше он вызывал у Алины умиление. Ей нравилось быть «пэрсиком», но розовый период жизни безвозвратно прошёл. Настали суровые будни. Куда теперь с этим пушком? Опера засмеют. Алина Юрьевна стала боевым офицером. Она в группе по борьбе с угонами. Кузина отвернулась от наглого зеркала. Выкинуть его на помойку! Купить новое. От хорошего зеркала зависит будущее девушки. Какое отражение, такая и судьба.