Александр Бушков - Последняя Пасха

Смолин сделал шаг вперед:

– Бабуль…

И тут же отпрыгнул под прикрытие сколоченной из толстых досок воротины – дверь распахнулась чуть пошире (так что показалась фигура в чем-то бесформенном до пят, то ли в капюшоне, то ли в платке) и вилы, брошенные отнюдь не со старушечьей силой, полетели прямо в Смолина. Не долетели, конечно, воткнулись в землю ржавыми зубьями метрах в трех от него, покачались и упали. Смолин, матерясь про себя, покрутил головой: будь он поближе, мог и получить в грудь все четыре острия…

– Бабка! – закричал он уже без дружелюбия и без дипломатии. – Ты что, умом тронулась? Говорят тебе, городские мы, заблудились!

– Пошел отсюда, энкаведешник чертов! – заорала бабка, прикрыв дверь так, что оставалась лишь узенькая щель. – С топором сейчас выйду, тварюга! Нету золота, нету!

Бесполезно было искать консенсус да и просто вести дальнейшие переговоры. Выйдя за ворота, Смолин сказал уныло:

– Пошли дальше. Бабулька, ясен пень, совсем тронулась. Еще в самом деле с колуном выскочит… Поищем кого-нибудь вменяемого, должны же тут такие быть…

– Энкаведешники… – задумчиво протянула Инга. – И золото… Ничего себе совпаденьице, а?

– А может, это и не совпадение вовсе, – сказал Смолин. – И бабулька тут жила еще вте времена. Чекисты наверняка про золотишко расспрашивали сурово и долго, вот у старушки, когда она с катушек слетела, это и всплыло…

– Вася…

– А?

Инга сказала каким-то странным, испуганным голосом:

– Ничего не замечаешь вокруг?

– А что я должен… Ешкин кот!

Теперь и до него дошло .

Ближайшие дома по обе стороны улицы выглядели откровенно необитаемыми. У шизанутой бабки, по крайней мере, были стекла в окнах – а в остальных домах нет не только стекол, но и рам, заборы там и сям повалились, иные частично, иные целиком, крыши зияют дырами, дворы заросли травой, даже близко подходить не надо, отсюда видно, что дома брошены давным-давно, никто там не живет.

Они брели по улице – и убеждались, что все до единого дома, куда ни глянь, такие же заброшенные, необитаемые, неизвестно сколько лет простоявшие без хозяев и, как в таких случаях бывает, разрушавшиеся очень быстро…

Дошли до перекрестка. Не нужно было сворачивать в ту улицу – сразу видно, что там обстоит в точности так же. Деревня была мертвая. Если не считать рехнувшейся бабки. Рехнешься тут, обитая в полном одиночестве…

– Морду б набить тому, что этот атлас рисовал, – сказал Смолин сквозь зубы. – Перерисовали тупо со старых карт, не озаботившись уточнить, что деревни, строго говоря, уже и нету… В советские времена, по крайней мере, отмечали на картах «нежил.», я помню… – он остановился, повернулся к Инге: – Ну что ты, зайка? Чего насупилась? В конце-то концов, ничего страшного и не произошло. Зато знаем теперь, что карта, хоть и не уточняет насчет жилого и нежилого, нисколечко не врет насчет географии. До большой дороги – десяток километров. Она-то никуда не делась, как и Куруман… В два счета доберемся…

– Темнеет уже… – тоскливо сказала Инга.

– Я ж не говорю, что мы прямо сейчас пойдем дальше, – мягко сказал Смолин. – Переночуем здесь, а утречком тронемся. Домов сколько угодно, выбирай любой. Комфорта никакого, ну да одну ночь перебедуем без постели и жратвы, не декабрь, как-никак. Жизнь не кончается…

– Да я понимаю, – грустно сказала Инга, озираясь вяло и тоскливо. – Просто я так надеялась, что здесь приютят и поесть дадут, шла и представляла…

– Стоп! – Смолин почти крикнул: – Собака!

– Где?

– Когда мы стояли наверху, в деревне определенно лаяла собака, – сказал он, повеселев. – У бабки я никакой собаки что-то не заметил.

Он сунул два пальца в рот и свистнул, как Соловей-Разбойник. Склонив голову к плечу, прислушивался, жестом велев Инге помалкивать. Почти сразу же не так уж и далеко раздался в ответ собачий лай – уже не ленивый, какой они слышали возле деревни, а бдительный, сердитый. Судя по звукам, собака пребывала на одном месте…

– Пошли! – сказал Смолин. – С чего мы взяли, что бабка тут – единственный житель? Идем!

Инга двинулась за ним без колебаний, с некоторой надеждой на лице. Смолин, в отличие от нее, не особенно радовался. Ему тем временем пришло в голову, что в этакой деревне, помимо глубоко чокнутой бабки, могут обосноваться еще более неприятные и опасные индивидуумы. Классических беглых уголовничков, забившихся в глушь, опасаться не следует: в последнее время побегов с окрестных зон не было, иначе и в Предивинске, и на дорогах не протолкнуться было бы от вертухаев. Но все равно, здесь вполне может окопаться кодла каких-нибудь бродяг, законченных хануриков, давным-давно подрастерявших и понятия, и просто все человеческое. В наши-то веселые времена всего можно ждать. Самое грустное: с ним и с Ингой в подобном месте можно учинить что угодно, закон – тайга, прокурор – медведь. И никто никогда ничего не узнает. Так что ухо следует держать востро..

Смолин мимоходом провел рукой по карману, проверяя, на месте ли перочинный нож – единственное настоящее оружие, каким он располагал. Не все же могут оказаться настолько простодушны и дремучи, чтобы принять пугач за полноценный наган…

– Ой, вот она! – сказала Инга.

Смолин тоже остановился. Откуда-то из-за крайнего дома выскочила и целеустремленно рысила в их сторону крупная белая собака наподобие лайки. Не добежав метров пятнадцать, она остановилась, села и, вывалив язык, принялась разглядывать пришельцев с несомненным любопытством. Он, точнее – сразу видно было, что это кобель.

Смолин смотрел в оба, пытаясь составить кое-какое первоначальное впечатление об односельчанах сумасшедшей старухи по их собаке.

Кое-что давало пишу для размышлений. Собака не выглядела ни забитой, ни голодной – сытый, ухоженный пес со здоровой шерстью. По крайней мере, кормили его неплохо…

Присмотрев на всякий случай подходящую штакетину, державшуюся на честном слове в полурассыпавшемся заборе, Смолин в целях эксперимента резко нагнулся и, не отрывая взгляда от пса, сделал движение, словно подхватывал камень с земли. Ни малейшей реакции: пес и ухом не повел, не встрепенулся, не говоря уж о том, чтобы пугливо шарахнуться. С этим человеческим движением он определенно был незнаком, попросту не понимал, какую опасность для собаки оно несет. Значит, не забитый, не пуганый. Сытый, ухоженный, спокойный. Рано делать выводы и строить версии, но можно уже составить некоторое представление о хозяевах…

– Люди, вы мне, часом, не мерещитесь?

Они обернулись. Посреди улицы стоял крепкий мужичок в заправленных в сапоги камуфляжных штанах и тельняшке. Немногим моложе Смолина, усатый, с залысинами, крепкий, несуетливый. Через плечо у него был дулом вниз перекинут карабин – вроде бы небрежно, но ясно, что человек умелый при нужде его моментально крутанет на ремне, вскинет к плечу…