Светлана Алешина - Дьявольский план

— Без жертв, Оленька, не обходится. А ты как думала, власть есть власть — кровью достается! — торжественно, как Ленин с броневика или Ельцин с танка, провозгласил Кряжимский.

— Вы сегодня, я смотрю, рветесь в бой, — иронично улыбнулась я Кряжимскому, — помолодели лет эдак на десять… С чем, интересно, это связано?

— А ты усталая какая-то, грустная… — Кряжимский обеспокоено посмотрел на меня. — Бери пример с нас, пожилых! И потом, я рад тому, что в освещении выборов мы идем в авангарде.

— А что мы напишем о Петрове? — невесело спросила я.

— Как это — что? Зашлем Колю Зуденко в штаб «Родины», он там все об этом месье Петрове разузнает, статью напишем, что, мол, пал жертвой предвыборной гонки, отстаивал интересы умеренной демократии, жена скорбит, может, и с ней интервью организуем… — с прямо-таки кощунственной беззаботностью выпалил возбужденный Кряжимский.

— Сергей Иванович, если бы я не знала о вашем трезвом образе жизни, то предположила бы, что вы выпили с утра граммов этак двести-триста… — сказала я с прохладным юморком.

— Ты еще скажи, что я напоминаю тебе беспринципного журналиста, гоняющегося за сенсациями, этакого Жоржа Дюруа, — обиженно воскликнул Кряжимский.

— Что-то есть, — хитро прищурила я правый глаз, склонив голову набок как бы для того, чтобы лучше оценить сходство моего зама с персонажем Мопассана. — Извинить вас может только ваша эмоциональная приподнятость… Нет, вы мне напоминаете не Дюруа, а этого, как его… — я сделала вид, что забыла, как звать-величать лидера «Родины» Корниенко Юрия Назаровича, — ах да, Корниенко… Такое ощущение, что, не ровен час, вас, а не его изберут в Думу…

Я рассмеялась. Кряжимский немного смутился. Я посмотрела на хлопотавшую у электрочайника Марину, она едва сдерживала насмешливую улыбку.

— Ну вы, бабоньки, даете, — миролюбиво сказал пристыженный Кряжимский. — А, черт, — он бросил взгляд на часы. — Мариш, включай!

Энергичным жестом он показал на небольшой телевизор «Сони», стоявший на специальной пластмассовой подставке, собственноручно закрепленной им в левом верхнем углу секретарской.

— А что такое? — удивилась я.

— Как что, — с притворным комичным негодованием посмотрел на меня мой зам. — Тебе же завтра интервью у этого Назарыча брать, а не знаешь, он же по телеку выступает…

— Прямо сейчас?

— Вот именно, — Кряжимский плюхнулся на стул и приковал взоры к голубому экрану.

— Интересно, — не очень бодро, надо сказать, откликнулась я, усаживаясь рядом.

— Кофе? — Марина проделала все необходимые манипуляции с чайником, печеньем, конфетами и коньяком.

— Давай, — сделал широкий жест Кряжимский, по-прежнему не спуская глаз с телевизора, где вот-вот должна была начаться программа «Провинция».

Но Марина смотрела не на сего взбалмошного супермена предпенсионного возраста, а на меня. Я утвердительно кивнула ей.

— А то я сегодня еще не завтракала, — подвела я базу под этот кивок. — Кофе — это для меня сейчас как для Жоржа Дюруа — понимание дам и новый виток карьеры, — пошутила я, взглянув на экран, на котором как раз в этот момент молодые наивные ребятки делились своей мечтой посетить Голливуд, Афины и Париж, воспользовавшись для этого тремя крышками от банок «Нескафе».

Наконец реклама кончилась и сексапильная дикторша объявила начало «Провинции». Студия была залита мягким желтовато-голубоватым светом, и посреди этого нежного благолепного мирка за небольшим столиком в кожаных креслах восседали молодая светловолосая женщина с коротким стильным каре, в сером деловом костюме и Юрий Назарович Корниенко.

На нем были темный костюм, белая рубашка и синий узорчатый галстук.

Внешность Корниенко, казалось, прошла долгую шлифовку под резцом его многогранной политической деятельности. Это был вылитый функционер, то есть, как я, да и тысячи моих сограждан представляют себе партийных боссов. То, что, кроме партийной деятельности, Корниенко занимался еще и нефтяным бизнесом, ничего не меняло. Юрий Назарович был крупным грузным мужчиной высокого роста с большим круглым животом и двойным подбородком. Тем не менее, когда вы смотрели на его тяжелое одутловатое лицо флегматика, у вас не возникало ощущения, что перед вами тупая разжиревшая крыса, вылезшая из партийных закромов. Назарыч, как шутливо и фамильярно именовал его Кряжимский, был по-своему обаятелен. Его большие водянистые глаза светились порой таким лукавством, что этот его взгляд, одновременно жалобный и грустный, с оттенком шутки и иронии, действовал на вас почище черного бархатного взора какого-нибудь молодого мачо.

Назарыч и был мачо, только пожилым, уравновешенно-холодным и умным. В его случае опущенные углы тонкогубого рта говорили скорее не о тоске или унынии, а об утрате иллюзий и спокойствии опытного манипулятора человеческими душами. У него была вялая манера речи, но порой он резко и громко акцентировал какую-нибудь фразу, слово, делал смелый красноречивый жест, подкрепляя его плутовским блеском в глазах или притворно скорбным выражением лица, и тогда сказанное им приобретало вес и силу.

В его облике причудливо сочеталось что-то неуклюжее, слоновье с изящно-кошачьим. В этом, как мне кажется, и состояло его мужское обаяние.

— Представляю, сколько баб у него было, — по-своему прокомментировала этот маститый шарм Назарыча Марина, которая тоже принялась смотреть телек.

— Болтун изрядный, — высказался Кряжимский. — Ну, давай, — обратился он к загадочно улыбающемуся Корниенко, — начинай.

Мы уже прослушали обычное в таких случаях представление гостя телезрителям, дикторское: «Сегодня, в это ненастное октябрьское утро…» и так далее, слова приветствия Корниенко в адрес телезрителей и своих избирателей и коллег, и теперь ждали самого интересного, с нашей точки зрения, — не предвыборной программы, представляющей собой план политических, экономических и социальных преобразований, а оценки Корниенко того, что произошло накануне, — таинственного исчезновения его помощника Петрова Александра Петровича.

— Что это, — по тому же поводу недоумевала ведущая передачи, — происки ваших политических врагов или…

Она замялась, но начала фразы оказалось достаточно для того, чтобы Назарыч произнес на эту тему целую речь в духе Дантона, красноречиво и громогласно угрожающего врагам Франции, революции и народа.

— Я не знаю, что действительно случилось с моим помощником, честным во всех отношениях человеком, компетентным, исполнительным работником. Я могу лишь предполагать, что это определенного рода провокация, верх наглости и вероломства. Скажу конкретнее — это политический терроризм в духе некоторых лидеров бывших союзных республик. Это, наконец, вызов всему блоку «Родина — это мы», всем нам, людям, заинтересованным в глубинных преобразованиях в политике, экономике и социальной сфере. Естественно, мы будем следить за ходом следствия, помещая материалы о нем в наших партийных газетах, а также прибегая к таким широко известным в нашем городе изданиям, как «Тарасовские вести» и «Свидетель». Может быть, не обойдется здесь и без «Криминального Тарасова», я лично знаком с его главным редактором — Юлием Моисеевичем Шварцем…