Ольга Баскова - Жемчужина Тамерлана

Али забыл обо всем на свете: прикосновение губ прекрасной Фатимы могло свести с ума кого угодно.

Зульфия, пожилая невысокая женщина со смуглым некрасивым лицом и узкими черными глазами, отдернула занавеску и заглянула в маленькую, чисто убранную комнатку. Ее младший сын Али и его девушка Фатима, о которой она ничего не знала до вчерашнего дня, крепко обнявшись, спали на кровати.

Воспитанная в строгих мусульманских традициях, женщина не одобряла свободных отношений, но не собиралась читать Али нотации. Она заранее знала, что он ей скажет. И вообще Зульфия предпочитала не вмешиваться в личную жизнь своих детей, чтобы не быть виноватой. Жизненный опыт показывал: она поступала правильно. Два старших сына уже имели свои семьи, жили с женами душа в душу и подарили ей внуков. Сердце болело за младшего, более нежного и увлекающегося, чем его братья.

Интересно, что это за девушка? Он ничего о ней не рассказывал.

Зульфия покосилась на занавеску, прикрывавшую вход в опочивальню молодых, махнула рукой и прошла во двор, к примусу, автоматически включив радио, которое младший сын сам собрал и установил в доме.

Звонкий суровый голос диктора, раздавшийся из радиоприемника, на мгновение оглушил ее, заставил остановиться. Она еще не знала, о чем он говорил, но инстинктивно почувствовала беду.

Женщина прислушалась, жадно ловя каждое слово.

– Сегодня, двадцать второго июня, в четыре часа утра, без всякого объявления войны германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза. Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков. Наше дело правое, враг будет разбит. Победа будет за нами.

Зульфия медленно стянула цветастый платок с седой головы и опустилась на некрашеную лавку.

Речь диктора будто доносилась из другого мира, а в этом, с большим виноградником возле белого домика, с запахом цветов, которые она так любила, все было мирно и спокойно.

«Этого не может быть», – тихо произнесла женщина, словно отгоняя от себя наваждение.

Голос соседки Марии вернул ее к реальности, бесцеремонно разрушил надежды, что все это ей послышалось, что все это неправда.

– Зульфия, ты уже знаешь? Война…

Она замотала головой на тонкой жилистой шее.

– Ой, у меня двое сыночков, – заголосила Мария. – Заберут их, как пить дать заберут. И твоих тоже.

Зульфия сжала кулаки, закусила губу. Она подумала о младшем, который еще не успел жениться и родить детей. Если заберут всех, заберут и его. А это несправедливо. Она не даст, не пустит.

Из груди вырвался тяжелый стон, и какая-то сила сорвала ее с места, бросила к дому.

«Не пущу, – птицей билась мысль. – Не пущу».

На пороге женщина столкнулись с Али, всклокоченным, с синими полукружьями под глазами. Он улыбнулся, но, увидев взволнованное лицо матери, посерьезнел:

– Мама, что случилось?

Сцепив до хруста пальцы, бедная женщина заголосила:

– Беда, сынок. Война…

Али заморгал:

– Какая война? Что ты такое говоришь?

– Война, с немцами, – продолжала выть Зульфия и вдруг бросилась ему на шею: – Не пущу, не дам…

Парень еле оторвал ее от себя:

– Значит, это правда..

Зульфия заголосила еще громче. На шум выбежала Фатима, торопливо застегивая пуговицы на цветастом халатике.

– Что случилось? – Она обвела всех удивленным взглядом. – Почему вы плачете?

– Война, дочка, – выдохнула Зульфия, теребя верхнюю перламутровую пуговицу на халате. – Война с немцами.

Девушка посмотрела на Али, словно хотела, чтобы возлюбленный развеял ее страхи. Но в глазах любимого читалась тревога, сквозь смуглоту щек проступила смертельная бледность.

– Это правда, – он как-то обреченно кивнул. – Это правда, Фатима.

Студентка нахмурилась.

– Значит, вчера этот кинооператор говорил правду, – она в волнении дергала себя за тонкую черную косичку. – Мы не должны были вскрывать могилу Тамерлана. Его проклятие живет до сих пор.

Парень махнул рукой:

– Теперь уже поздно об этом говорить…

Фатима приложила ладонь к груди, словно хотела успокоить бьющееся сердце.

– Если все вернуть в мавзолей, война может прекратиться, – тихо сказала она.

Али усмехнулся:

– Ты веришь, что ученые согласятся это сделать? Да кто им прикажет? Я? Ты? У них распоряжение самого Сталина.

Она дернула головой:

– Точно, точно… Но давай побежим к ним в гостиницу. Я понимаю, нас никто не станет слушать. Но нельзя же вообще ничего не делать. Мы должны хотя бы попробовать, чтобы потом не корить себя за бездействие.

Али кивнул:

– Да, ты права. Одевайся.

Молодые торопливо прошли в комнату, оставив Зульфию в полной растерянности. Она не понимала, о чем говорили студенты, но вдруг, неожиданно для себя, поверила в чудо.

Али и Фатима рассуждали о каком-то проклятии. Зульфия иногда боялась признаться самой себе, что верила в проклятия и заговоры. Если война началась из-за этого, все можно было вернуть назад.

Когда молодые покинули ее дом, она пожелала им удачи.

Парень и девушка торопились изо всех сил, надеясь застать ученых и поговорить с ними. Но им не повезло.

В гостинице сообщили, что научная экспедиция с останками Тамерлана уже выехала в Москву.

Али вскоре отправили на фронт, и он забыл и о Тамерлане, и о сокровище, найденном Фатимой.

Немцы стремительно наступали на Москву.

Георгий Константинович Жуков, недавно назначенный командующим Западным фронтом, несколько недель назад приехал в деревню Власиха и развернул штаб фронта.

Так получилось, что этот штаб, представлявший собой комплекс больших зданий, находился рядом с Москвой. Иногда артиллерийская канонада сотрясала стены, но это не мешало генералу думать, как не допустить врага к Москве.

Глядя в окно на осенние коричневые лужи и разбитую дорогу, Георгий Константинович размышлял, что и этот крохотный уголок его страны тесно связан с историей.

Рядом с Власихой находилось село Перхушково, о котором многие слышали. Когда-то в Перхушково, в двухэтажном господском доме, ночевал Наполеон, готовившийся к Бородинскому сражению. Через это село ездил в имение бабушки юный Александр Пушкин. Разумеется, здесь бывал и Лев Николаевич Толстой, собиравший материал для своего знаменитого романа.

Да, несомненно, каждый клочок земли его, Жукова, необъятной Родины, дышит историей. И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы немецкие солдаты топтали эту землю своими коваными сапогами.