Наталья Хабибулина - Смерть под вуалью

После обеда позвонил Богданов и рассказал о результатах поиска. Они были неутешительны. Риммы нигде не было. Женщины со швейной фабрики, почувствовав свою вину, старались предложить хоть какую-нибудь помощь, соглашались даже вернуться в колхоз. Дуся Морошкина плакала и винила себя больше других. А ближе к вечеру из «Красной зари» позвонил и Полунин, сказав, что обошел все дома, а также, что с несколькими мужиками они прочесали все окрестности. Римма исчезла бесследно.

Вечером Калошин зашел к Богданову. Тот выглядел совершенно потерянным, а, увидев на пороге майора, испугался. Он смотрел на гостя горячечным взглядом и молча ждал, что тот скажет. Но Калошин успокоил Александра:

– Нет, нет, я зашел просто побеседовать, – и пошел следом за хозяином, который облегченно вздохнув, пригласил того войти.

На маленькой кухоньке большеглазая худенькая девочка мыла посуду, поставив тазик с водой на табуретку. Увидев чужого человека, она испуганно взглянула на отца. Тот ласково погладил её по кудрявым волосам и сказал:

– Не бойся, Альбиночка, это хороший дядя! Ты пойди к себе, а мы поговорим, – отец легонько подтолкнул её к двери. – Скажи Алёше, пусть он тебе почитает, – грустно улыбнулся: – Помощница! Римма её приучила. Вообще, она прекрасная мать. Вы можете даже с Алёшей поговорить, он скажет.

Калошин отметил про себя, что Богданов говорит о жене в настоящем времени, и почувствовал острую жалость к нему, потому что по опыту знал, чем могут закончиться нынешние поиски. Советом его решил воспользоваться и попозже поговорить с мальчиком.

Мучительно хотелось курить, но майор решил воздержаться, и, присев к столу, просто предложил хозяину:

– Расскажите мне о вашей жене.

Тот, почувствовав участие в голосе гостя, стал подробно рассказывать:

– Мы с Риммой познакомились в сорок втором году в Подмосковном госпитале. Я тогда попал с ранением в плечо, ногу уже в сорок пятом отрезали, – показал Александр на протез, – Римма тоже была ранена, – увидев немой вопрос в глазах Калошина, он пояснил: – она не воевала, у нее другая история. Ещё в тридцать седьмом году, будучи пятнадцатилетней девочкой, она попала в лагерь за кражу угля на железной дороге. Отец к тому времени был репрессирован, мать дома умирала от рака, а на руках самой Риммы было ещё трое малолеток. Холодная зима, голод, и как следствие, сами понимаете, кража. Так вот. – Он поставил чайник на плитку: – Попьем чайку. Волнуюсь почему-то, в горле першит, – положив руки на стол, крепко сцепил в пальцы в замок.

– В сорок первом лагерь захватили немцы. Многих, в том числе евреек, сразу же расстреляли. Оставшимся женщинам нацисты предложили сотрудничать с ними, и таких, по словам жены, оказалось не мало, а тех, кто отказался, отправили в Германию. Среди них была и Римма. Но по пути их поезд встретили партизаны, завязалась перестрелка. Все побежали в лес, – там было много молодежи и детей, собранных для отправки в Германию, – кого-то убили, кто-то был ранен, многих спасли. Вот тогда Римма и получила свою порцию свинца, – почувствовав, что получилось грубовато, произнес: – извините. Партизаны всех тяжелораненых отправили на Большую землю. Так мы познакомились с моей будущей женой. Подлечившись, я опять ушёл на фронт. Она ждала меня с войны. А я, потеряв полноги, решил к ней не возвращаться, чтобы не портить жизнь молодой девушке, но она сама разыскала меня, и в конце сорок пятого года мы с ней расписались. Жили все это время в Москве, трудновато было, признаюсь. Я сам инвалид, у нас маленький ребёнок, потом смерть сестры и её мужа. Мы стали думать о переезде в деревню, но в начале этого года у меня умерла тётка, и нам достался вот этот дом. Он хоть и небольшой, но уютный. Здесь и огородик есть, и яблоньки.

– Она ничем не была обеспокоена в последнее время? Может быть, что-то изменилось в её поведении?

– Нет-нет, что вы! Даже вчера утром мы строили планы на сегодня. Хотели в кино сходить. Римма сама это предложила. Вообще, мы с ней жили, что называется, душа в душу. Вы можете спросить у Алёши, – опять повторил он, махнув рукой в сторону комнаты.

– Хорошо, хорошо! Я обязательно побеседую с мальчиком. Пока не будем детей беспокоить. Мы ведь с вами ничего ещё не выяснили, – Калошин пытался хоть как-то поддержать Александра. – Скажите, а какое ранение было у вашей жены? Не могло оно спровоцировать, скажем, внезапный приступ?

– У нее от ранения остался только шрам. Стреляли немцы в спину, пуля прошла через грудь. Но все уже давно зажило. Она никогда не вспоминала об этом, хотя первые годы её мучили боли. А после рождения Альбины она перестала даже думать об этом ранении.

Богданов поставил на стол простые стаканы в подстаканниках, пряники и сахар. Разлил чай.

– А вы пригласите детей почаевничать вместе с нами, – предложил Калошин, – так и разговор будет проще и естественней. Вы, кстати, что им сказали про маму?

– Врать не могу, но сказал, что осталась ещё на один день поработать в колхозе, чтобы взять картошки для себя. Стыдно, а что делать?.. – развёл руками Александр.

– Ну и правильно! Не корите вы так себя! Не каждый сразу сообразит, как лучше поступить. Такое ведь не каждый день случается, – Калошин прихлебнул хорошо заваренный чай.

В кухню робко вошёл худенький подросток с такими грустными глазами, что майор подумал про себя: «Этому даже и врать не надо, всё понимает», и сердце его сжалось. В неведении была лишь девочка: она мило щебетала и кокетливо, по-детски, посматривала на чужого дядю. Брат старался незаметно её утихомиривать. Вообще, во всем поведении этих людей сквозила доброта и любовь друг к другу. Когда в очередной раз Альбина захихикала, при этом плеснув чай себе на подол, Алёша наклонился к ней и тихо сказал:

– Мама придёт, я обязательно скажу ей, что ты себя плохо ведешь, – при этом он полотенцем стряхнул воду с платьица девочки.

– Не скажешь, ты добрый!

– А что, мама строгая? – как бы между прочим спросил Калошин, поддерживая детский разговор.

– Строгая, но не злая. Она умеет приструнить Альбинку-баловницу. А мы с мамой друзья, – грустно произнес подросток, глядя в одну точку. Потом перевел взгляд на Александра: – Правда, папа? Мы все дружим, и в кино вместе ходим, и на озеро, – это он сказал даже не для Калошина, а для себя, поддерживая веру в возвращение матери.

«Они все говорят о ней в настоящем времени, они ждут её и свято верят в то, что она вернётся, потому что они, действительно, любящая семья», – с тоской подумал Калошин. И ещё больше кольнула пришедшая вдруг мысль, что для мальчика это будет вторая, даже третья, если считать погибшего отца, потеря близкого человека. Не в силах больше чувствовать, начинающее просачиваться в интонациях и взглядах, горе этих людей, он постарался поскорее распрощаться, ссылаясь на неотложные дела.