Нина Силинская - Изумрудное дело

Пока что Майя Борисовна составила список мебели и картин. С ними было меньше всего возни. Сейчас она работала над списком фарфора. Тут тоже, в общем-то, все было понятно. Музею она передаст крупные вазы, статуэтки, вэджвуд. Гарднера, Кузнецова отдаст родственникам. Сервизы неполные, но эффектные. Пару мейсенских тарелок туда же. Вот еще будет задачка – распределить между наследниками то, что в музей не пойдет. Никто от своей доли не откажется, хотя все и не бедные. Хорошо еще не знают о ее намерении отдать все имущество в музей, а то убили бы. Да, запросто, в наше- то время. Так что держать надо в большом секрете все и от всех.

Кстати, не забыть, на сегодня ведь напросилась в гости Юлечка, хитрая лисичка-сестричка. От нее в первую очередь надо спрятать все списки, все черновики. Невозмутимая, приторно вежливая, посмотрит в своих круглых очечках и скажет

– Тетя Майечка, что это вы пишете?

И тут как тут возникнет и ее мамаша – младшая сестра Майи Борисовны, Людмила. Сидит, как купчиха на возу, на своем барахле, и все ей мало.

– Но я вас всех перехитрю, – думала Майя Борисовна, не очень жалуя ни свою родню, ни родню мужа.

Кроме сестры был у Майи Борисовны и брат, хорошо известный с одной стороны, в кругах работников культуры, где он носил кличку «бандит»; с другой – в кругах людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Это свое качество он не только скрывал, но и декларативно клеймил всевозможные отклонения от нормы. Вслух и громко поддерживал традиционные семейные ценности, демонстративно гордился своей женой и вполне искренне любил дочку. Игорь Борисович не был нежно привязан к своей сестре. Считал ее истеричной, глупой бабой. Но ее второе удачное замужество, материальное благополучие, в котором она жила, очень уважал. И хотя и редко виделся с сестрой и зятем, но родством этим никак не пренебрегал. Сам он тоже женился ни на ком-нибудь, а на генеральской дочке. Жена его была вполне равнодушна к богатству, а родню мужа откровенно не любила.

Со стороны Василия Ивановича была единственная родственница, дочь родного брата – Владимира Ивановича Смоленского. Если скромный фотограф обходился фамилией Стручков, то Владимир Иванович, солист Малого оперного театра, напротив, взял себе более звучную половину фамилии. Он был довольно знаменитым в городе баритоном и пел даже на всесоюзном радио в дуэте с тенором Коноваловым. Владимир Иванович умер довольно молодым, оставив после себя единственную дочь от внебрачной связи с театральной портнихой. Она носила вполне плебейскую фамилию – Чашкина, что не мешало ее дяде Василию Ивановичу принимать деятельное участие в ее судьбе. Он помогал племяннице материально, помог ей выучиться в театральном институте на администратора, теперь это называлось благородным словом «менеджер». Он же выдал ее хорошо замуж за комсомольского работника, ставшего после перестройки заместителем директора крупного банка. Но в чем дядя помочь не мог, это в счастливой семейной жизни. Устремления у молодых были одинаковые: карьера и преуспеяние, но ужиться почему-то они не могли и через несколько лет расстались.

Ольга Чашкина была высокой, стройной, с маленькой змеиной головкой и красивыми руками. Одевалась ярко и вычурно. Поначалу довольно дешево, но со временем и утолщением ее кошелька наряды ее приобретали все больше строгости и вкуса. Характер у нее был неуравновешенный, и ей явно не хватало воспитания. Но что она твердо усвоила, что никакая лесть не кажется людям безмерной. Не нужно жалеть ее, как говорил Шопенгауэр, ведь лесть фальшивая монета. Второе правило, которым руководствовалась Ольга Чашкина, – это быть на виду у начальства, искать с ним встреч и сближений любыми способами. Третье правило она почерпнула на курсах, организованных американским общественным институтом, эмиссары которого наводнили Россию в годы перестройки. Оно гласило: пиарь себя, потом место, в котором работаешь, а потом уже то, чем занимаешься. Вооруженная современной стратегией делания карьеры, Оля Чашкина начала службу с Дома композиторов, а потом переместилась в крупный концертный зал, и в данный момент занималась подсиживанием старой директрисы. По большому счету, ей было все равно: чем руководить, но руководить она должна была обязательно, иначе ее неистраченная на личную жизнь и материнство энергия могла взорвать ее не очень крепкую голову.

Вот таким был круг наследников Майи Борисовны. Она вспомнила, как разочарованы были эти родственники год назад, когда выяснилось, что Василий Иванович все имущество безраздельно оставил ей, своей жене, не оговорив право других на какую-нибудь его долю. Ольге он завещал солидную сумму денег, превратившуюся в ничто, после дефолта, последовавшего вслед за смертью Василия Ивановича.

Строго говоря, наследниками Майи Борисовны были только ее брат и сестра. Умри она без завещания, все достанется им. Но Майя Борисовна не делала различия между своими родственниками и родственниками мужа, тем более, что и тех, и других не любила. Была она по натуре человеком мягким и никому бы не призналась в своей неприязни открыто, но себе отдавала отчет, что видеться с ними ей не хочется. Сестра была откровенно завистлива. Брат шокировал ее своей грубостью и излишней прямотой. Много раз прямо говорил, что она обязана завещать ему гарнитур для гостиной из карельской березы в стиле ампир и настольную лампу на малахитовой подставке. В свои редкие визиты к сестре он каждый раз поглаживал и ощупывал эти «свои» вещи, страшно раздражая этим Майю Борисовну.

Но более всего не лежала ее душа к Юленьке. Если от остальных своих родственников Майя Борисовна знала чего ожидать, то эта вкрадчивая, приторно вежливая девушка была не понятна и внушала своей тетке стойкую неприязнь. Внешне она не выделялась ни в ту, ни в другую сторону, была ни хорошенькой, ни уродиной. Среднего роста, с хвостиком бледно-желтых волос, в круглых очечках на глазах неизвестного цвета, с круглыми щечками и средне статистическим носом, была она невыразительной и незаметной. Говорила негромким голосом, никогда его не повышая, никогда не выходя из себя. Ни восторга, ни негодования никогда не выражала, видимо, относясь ко всему равнодушно. Родителей, похоже, не любила, да и любила ли вообще хоть кого-нибудь, кроме себя? Придраться, однако, было не к чему. Всегда вежливая, спокойная, ровная.

Тайна Юленьки состояла в том, что единственным интересным для нее субъектом была она сама. Ко всем своим пристрастиям и желаниям она относилась очень внимательно. Любила хорошо покушать, любила удобства и комфорт, а также душевное спокойствие. Из-за этого, последнего, она старалась не раздражать окружающих, хотя была к ним совершенно безразлична. Палатки, плацкарты, стройотряды – все это было не для нее. Компаний она тоже не любила, но если куда-то звали, шла, чтобы не выделяться. Молодые люди ею не интересовались, да и она ими тоже, признаться. И молодых девушек вокруг себя, и парней считала неинтересными. Она моментально вычисляла слабости других. Эта – кокетка, этот – напыщенный дурак, эта – закомплексованная прилипала. Слабостей не было только у самой Юленьки. Себя она считала безукоризненной и уважала.