Александр Куревин - Лицемер

– Аоа эна ээ адо?! – заорал на меня Поваренок. Акустика в варочной была отвратительная, да у него еще дикция никудышная.

– Аоа эна! – в тон ему гаркнул я. – Воду кипячу за тебя, алкоголика!

– Борзый что ли?!! – изумился моей наглости подмастерье местного ада и, обогнув котел, кинулся ко мне. Думал мне пинка отвесить, типа каратист. Однако ногу его я поймал, поддернул кверху, и бедолага рухнул спиной на кафель. То, что затылком ударился, это ничего. Голова у него нынче мягкая была, как сися, по выражению одного знакомого.

– Ах ты, сука! – завопил Поваренок и снова попытался наскочить на меня. Ну, просто петушок-золотой гребешок какой-то!

– Не сука, а кобель, в крайнем случае, – поправил я его, хватая за грудки и впечатывая спиной в котел. Даже испугался! Испорчу оборудование, оставлю народ без завтрака, меня самого съедят!

Отлепив «петушка» от котла, отшвырнул его от себя подальше.

– Ну, все! Песец тебе! – Оглядываясь, он отступил к поварской бытовке и скрылся за дверью. Полярная лисица являлась популярным зверьком в части. Среди домашних животных на слуху были «козел» и «бараны» (во множественном числе). Из птиц наиболее популярен дятел. Впрочем, в учебке связи, где все долбят мрзянку, это неудивительно.

Я уставился на дверь в ожидании, что сейчас из-за нее высыплет мафия, чтобы всыпать мне хорошенько. Уже представил себя перекатывающимся с боку на бок по жесткой плитке, в то время как меня пинают слева и справа тяжелыми кирзовыми сапогами. Главное, поскорее принять позу эмбриона, прикрыть голову локтями, – учил опыт потасовок на танцплощадке.

Однако вышел один лишь Повар. Этот зверь был покрупнее, нежели Поваренок, и пострашнее. Его пошатывало. Осмотревшись, Повар поманил меня рукой. Неудобно было отказывать. Отпечатав шаг, я приложил руку к пилотке:

– Товарищ сержант! Рядовой Смелков! По приказанию товарища старшины запускаю котлы, а тут какой-то неуравновешенный с кулаками бросается…

– Тс-с-с! – Повар приложил палец к губам. После чего громко икнул и, покачиваясь, отправился на выход.

Перед дверью в страхе вытянулся служивенький, очевидно, охранявший ночной покой мафии от шального офицера. По идее, все офицеры должны в своем городке спать давно, кроме дежурного по штабу, но, мало ли что… Через некоторое время Повар тихонько пронес свое тело обратно в бытовку, аккуратно закрыв за собой дверь. Милейший человек!

Я подошел к постовому, угостил сигаретой, посочувствовал. На стреме стоять, мол, тяжелее, чем на тумбочке. Каждый норовит докопаться, выходя по нужде: «Смотри!» – дыша перегаром в лицо.

– Часто они так? – кивнул я на бытовку.

– Бухают? Бывает. А то и просто так засиживаются. Угораздило меня в одно расположение со старшиной попасть! Теперь таскает… А ты здорово рыжего приложил! Житья никому не дает.

Наша беседа прервалась из-за появления на пороге бытовки Атаманова со Шляховым. Старшина хлопнул сержанта по плечу, сказал: «Давай!» Шляхов исчез, но вскоре вернулся и, подойдя сперва к Атаманову, двинулся ко мне. В руке у него был какой-то сверток. Старшина что-то буркнул, Шляхов спрятал сверток за спину.

– Запустил котлы? – спросил он меня. – Пойдем со мной, дело есть.

Удивляться я не стал. Как неожиданно попал в варочную тем вечером, так ее и покинул. Старшину с того момента не видел. С котлами, очевидно, дальше справились без меня.

Сегодня дверь бытовки была распахнута настежь, никаких следов пиршества, естественно, не углядеть. Атаманов сидел за столом, трезв, свеж, глаза смотрят холодно.

– Товарищ старшина! Рядовой Смелков по вашему приказанию прибыл!

– Сядь, – махнул рукой Атаманов. – Это ведь ты котлы запускал?

– Так точно, – подтвердил я. «Атаманов все-таки был пьянее, чем казался, той ночью, – подумалось. – Некоторая амнезия имеет место быть. Он же со мной лично ночью разговаривал, как сейчас».

– Слышал уже, что случилось? Не знаю что там, у Шляхова, сердце больное было, или что? Врачи разберутся. Все хорошо выпили. День рождения у меня был!

– Поздравляю! – сказал я.

– Спасибо! – криво усмехнулся Атаманов. – Не надо было ему догоняться!.. В общем, так, – принял решение старшина, – все будем валить на покойника, ему теперь все равно. В шинок, скажем, он сам ходил. Ты не при делах. Понял?

– Так точно, – проговорил я, пораженный его благородством. На губу и вправду не хотелось.

Из столовой я отправился в штаб, к замполиту. Мы с «умом, честью, и совестью» нашей части были почти друзья. Спортгородок, который с Перепелкиным строили, поначалу смахивал у нас с Серегой на деревню. В смысле – потемкинскую. Опоры турников пришлось вкопать без фундамента. Цемент – не сигарета, его так легко не «родишь», не имея возможности покидать часть, а у кладовщика Али-Бабы в отсутствии прапорщика снега зимой не выпросишь. Стройматериалы экономил пуще, чем Повар харчи, готовя нам обед. Вот и пришлось врыть столбики просто так. Сроки поджимали, перед присягой ждали проверку.

На беду, проверяющему взбрело на ум продемонстрировать свою форму. Спортивную – подполковничий мундир все итак видели. Снял китель, повис на турнике, хотел подтянуться. А дядька здоровый, с виду – больше центнера в нем! Турничок-то наш на сторону и поехал! Командир сделался красен, как рак. «Шкуру спущу!» – орал потом. Да только что с нас взять? Мы даже присягу еще не приняли.

«Когда примете, из нарядов у меня не вылезете!» – пообещал нам с Серегой Шляхов. – «Можно и не принимать», – не смог сдержать я свой язык. – «Ты что, Смелков, долбанулся?» – Даже испугался Шляхов. Эта стычка была у нас с ним далеко не первая. – «Долбанутым надо быть, чтобы принимать присягу, когда тебе за это всякие ужасы обещают», – сказал я ему. И в этот же день оказался на ковре у замполита.

При виде холеного мужчины в мундире с иголочки первым делом подумалось, что в нашей дыре он надолго не задержится. В Москву, в Москву! В руках подполковник Гарбузов вертел мою анкету.

– Смелков Олег Викторович… Окончил Горьковский политехнический институт… Мать – преподаватель в университете… Отец – журналист…

«Есть еще дядя в главной военной прокуратуре, – мысленно продолжил я, – и отец на самом деле не рядовой журналист, а главный редактор горьковского «Рабочего».

– Значит вы, Олег Викторович, не хотите присягу принимать?

– Что вы, товарищ подполковник! Я такого не говорил.

– Выходит, сержант Шляхов врет?

– Сержант Шляхов меня не правильно понял. Я сказал только, что могу не принимать присягу. Дело это добровольное. Извините, товарищ подполковник, неудачно блеснул эрудицией. Так напугал товарища сержанта!

Гарбузов усмехнулся:

– Знаешь, Смелков, как говорят литераторы? Способность остроумно писать подразумевает наличие чувства юмора у читателя. Если же его нет…