Сергей Валяев - Миллионер

— Вот за что я люблю людей, — нарезал колбасные шайбочки начальник смены по фамилии Коноплянников, — так за их умение признавать ошибки. Дал маху — повинись. И тогда — никаких проблем.

Действительно, все проблемы исчезли: отца пропитали сладковатым по запаху формалином, удерживающим труп от разложения, а на вредное лицо наложили румяна, отчего отчий лик приобрел черты благородно-донкихотовские.

— Вот на человека хоть похож, — сказал бальзаматор Стеценко, обтирая руки от формалина. — Теперь можно и вжарить за упокой души.

И мы вжарили — и отлично это сделали, находясь, между прочим, в окружении бездыханных, и от того бессловесных тел. Они, прикрытые простынками, лежали на оцинкованных тележках и своими сухими конечностями, на коих висели бирки, сперва нервировали меня.

Приметив это, мои новые друзья посмеялись: мертвых не бойся, а вот живых опасайся, Славик. С этим было трудно спорить, и мы подняли стаканы за наше полноценное житие. Через час меня повели по мертвецкой с ознакомительной экскурсией, поскольку я дал согласие подрабатывать в качестве мойщика трупов.

— Дело нехитрое, брат, — объяснял Коноплянников с чувством собственного достоинства. — Предмет должен быть чистым. Клади в мойку и шлангом полощи, как хозяйка мороженую куру.

Я частично протрезвел и признался, что работа в покойницкой меня не вдохновляет по эстетическим, скажем, причинам. Посредники между жизнью и вечностью пожали плечами и сказали, что душевные волнения тут ни к чему, а добрая деньга рубится хорошо: народец наш уважает всякий труд и копеек не жалеет, чтобы благопристойно отправить в последний путь самого близкого. Однако я был непреклонен: материальная сторона интересует меня, как покойника свежая кладбищенская яма.

— Разве счастье в деньгах? — воскликнул в хмельной горячности.

— А в чем? — удивились те, кто проводил со мной приятный вечерок.

— Счастье, — сказал я, — когда живешь в согласии с самим собой.

Меня подняли на смех: живи, кто не дает, если, конечно, умеешь питаться святым духом.

— Я верю в себя, друзья мои, — и залил пищевод общенародным фальсифицированным пойлом.

— Ох, не зарекайся, — крякнули мне под руку, — дорогой ты наш человек.

— Ничего, — куснул колбасную шайбу, — прорвем… — и подавился.

Меня хватили по спине, — и я удачно отхаркался, не придав значение этому малому недоразумению в мертвецкой.

Да по прошествию времени понял, что это был знак — знак самоуверенному оболтаю. Через три месяца безутешная мать последовала за отцом, и я остался один. Поминки съели последние сбережения, и однажды поутру я обнаружил в койке очередную целительницу тела и не приметил на столе ни одного цента. Что ничуть не изменило моего отношения к деньгам. Они — зло, вот они есть вот их нет. И что? Мир перевернулся? Ничуть. Но питаться святым духом я ещё не научился, и пришлось, грызя гранит науки, искать места, где можно было малость нарвать материальных ценностей.

Кем я только не работал: косильщиком лужаек на даче у нашей примадонны эстрады Живой Легенды (ЖЛ), монтером в ДЭЗе № 69, секьюрити в борделе на Якиманке, донором спермы в Первой градской, мойщиком посуды в ресторане «Арагви», грузчиком мебели в магазине «777», танцовщиком в баре «Голубая луна», воспитателем в женском общежитии ЗИЛа, продавцом в секс-шопе на третьей линии ЦУМа, забойщиком скота на Микояновском комбинате, водолазом на пляже в родном Серебряном бору и так далее.

Надо ли говорить, что каждая такая работа обогащала меня не столько материально, сколько духовно. В том смысле, что я редко задерживался на месте больше месяца. В чем же дело? А все просто, как полет звездолета к кольцам сардонического Сатурна. Те, кто нанимал меня, совершал одну и ту же ошибку: покупая мое время и раб. силу, были уверены, что приобретают и душу. Глупые и наивные люди, считающие, что все в этом срамном мире измеряется звонкой, как пишут газетчики, монетой.

Не буду говорить о климактерической Живой Легенде подробно, потому что уважаю чувства миллионов почитателей её таланта.

Одно дело жизнь на сцене, а второе — на дачной территории в два га., огороженной бетонным забором. То есть однажды взбалмошная и стареющая звездная бестивида завела баранчика, похожего на её же молодого супруга. А его надо было кормить — барана, разумеется. И пришлось нанимать косильщика лужаек, чтобы витаминной травки для кучерявого скота было всласть.

Как известно, не имей сто рублей, а имей одного друга — хорошего. К счастью, таких приятелей у меня пруд пруди. В силу моего же общительного характера и бронебойного желудка. А ничто так не укрепляет мужскую дружбу, как веселая попойка. Впрочем, Васечка Сухой не пил, а был моим «братом» по нашему тушинскому полубандитскому детству и отрочеству. Когда подрос, то своими габаритами и дурью, напоминал тепловоз, пыхающй на окраинных рельсовых путях. И неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба геркулеса местной шпаны, да на счастье был замечен тренером по вольной борьбе. И пошел в гору наш Васечка и так, что через несколько лет подвигов на матах стал мастером спорта международного класса. И пока я два года с доблестью защищал рубежи родины, бегая с псом Алым по палящим пескам пустыни Каракумы, мой друг-ратоборец покорял сияющие олимпийские высоты. Потом пока я лазил по алтайским каньонам, падая в их расщелины, Сухой без проблем закончил Физкультурный и занялся бизнесом, торгуя водочными и табачными изделиями. Разумеется, его деловые связи были обширны, как просторы нашей отчизны. Васечку знали все: от паразитирующих политиков до оптимистичных бандюг, включая современных эстрадных горлодеров.

Так вот, волею прелестного случая, я оказался нанят газокосильщиком к той, которая поет и дает народу посплетничать о своих достоинствах и недостатках. Кстати, она давно уже толком не пела, что не имело никакого принципиального значения: по-прежнему была любима публикой и ненавистна тем, кто продолжал вспахивать зябь непритязательного песенного поля России.

Естественно, на работу меня нанимал управляющий ЖЛ, саму примадонну я не имел счастья видеть, что ничуть не огорчала меня по причине полного отсутствия слуха. В мои обязанности входило: стрижка английских газонов и японских кустарников, а также рыхление клумб с китайскими розами и кормежка кавказского бараша по прозвищу Fill. Как говорится, любвеобильная дружба народов и животных на среднерусской полосе.

Признаться, работа была не пыльная и напоминала санаторно-курортные будни: мадонна частенько отсутствовала и вся обслуга занималась тем, что била баклуши. Само собой возникло мужское сообщество из трех человек: меня, повара Евтюхина и охранника Мурмулиса.