Сергей Валяев - Скорпион

— Михаил Яковлевич, а вот и мы, — нервно хихикнул адвокатишко.

— Очень приятно, — поднимался из кресла седовласый господин Фиалко, знакомый мне своей лицевой вывеской, мелькающей на голубом, прошу прощения, телевизионном экране. — Хотя приятного мало, надо это признать.

Его рукопожатие было слабовольным, как у аристократа голубых кровей. Чувствовалось, что все силы он отдает на служение неблагодарной отчизне.

— Водка, виски, джин, чай, кофе? — сделал гостеприимный жест в никуда. — Садитесь-садитесь, господа.

— Спасибо, на работе не пью, — не был оригинален я, пристраивающийся на кожаном пуфике.

— Михаил Яковлевич, собственно говоря, я ознакомил компетентного, так сказать, товарища с нашим делом, — хлопотал на стуле адвокат, — но, видите ли, специфика…

Хозяин барским движением руки остановил халдея:

— Ирвинг Моисеевич, вас мечтает увидеть Марина. — Улыбнулся мне как родному. — Это моя дочь. — И адвокату. — Будьте добры, воплотите её мечту в жизнь.

— Ба! О чем речь! — воскликнул господин Лазаревич, поспешая из гостиной. — С привеликим удовольствием. Как славно, что Марина Михайловна здесь.

С добродушными улыбками мы проводили аденоидного адвокатишку, чтобы затем обратить взгляды друг на друга. Помолчали, слушая шум ночного дождя. Невидимые напольные часы пробили полночь.

Государственный муж держал себя молодцом. Обличьем он походил на смиренного и печального ослика Ия из популярного мультфильма, только крепко постаревшего. К удару судьбы он отнесся философски, но, очевидно, у него имелись немаловажные причины положительно разрешить проблему.

— Ну-с, молодой человек, как мы построим нашу беседу? — терзался в кресле.

Я сказал, что суть проблемы мне известна, остается ответить нам на несколько основных вопросов, а именно: кому выгодно его шантажировать и какие условия выдвинуты?

— О! Кому это выгодно? — рассмеялся от души. — Вас Александр, кажется? Так вот, Саша, могу сказать лишь одно, любая политическая смерть выгодна всем: от банкира до последнего бомжа. Вы даже не можете себе представить, какая сейчас там, — указал глазами на деревянный потолок, — драчка, выражаясь терминологией Владимира Ильича, не к ночи будет помянут.

Я невнятно отвечал, что примерно представляю. Отнюдь, молодой человек, остановили меня, представить это невозможно: борьба за местечко близ царского проспиртованного Тела такая, что не словом сказать, не пером описать.

— Вы не поверите, Александр, — начал исповедь господин Фиалко, — я был наивным, как дитя, когда попал во властный, понимаешь, эшелон. Думал, политика — удел избранных, тонкая ручная работа. Сам-то до этого чем занимался? Школа, армия, институт, комсомол, потом химическое производство — от мастера до генерального директора. Пятью тысячами командовал, все премудрости одолел, чего Москвы робеть? Оказался в столице, как и многие, в конце восьмидесятых — шли выборы в Верховный Совет, одно место выпало нашему заводу. Так и стал сначала депутатом, потом пошел в Администрацию… Думал, что сумею принести пользу государству. Но увы, мой производственный опыт здесь не подходит. Тут, как в боксе, надо уметь держать удар, вставать после нокдаунов, не выдавать истинных намерений и вдруг — бац, разящий аперкот.

— Простите, Михаил Яковлевич, — устал от спортивных терминов. — Вы, наверное, боксировали в молодости?

— Было дело, — улыбнулся. — Да-да, увлекся.

И продолжил исповедь на заданную тему. Смысл последующих признаний сводился к следующему: создано унитарное государство Кремль. Там нет долговременной политики, люди никого не интересуют, они просто не входят в сферу интересов этого государства. Да и государства-то нет. Власть одного человека. Цинизм, демагогия, предательство, во сто крат превосходящая партийную. Главная задача — спасти себя.

— Чем мы и будем заниматься, — заметил я. — Михаил Яковлевич, все это лирика, давайте перейдем к прозе.

Господин Фиалко шумно вздохнул и я его понимал: одно дело поливать грязью соратников по общему корыту, где плещется жирная кремлевская похлебка с кусками бородинского хлеба, а другое дело признаваться в неприятном грехопадение.

По утверждению моего ночного собеседника, у каждого имеются те или иные недостатки. Его порок не самый уж гадкий — есть гаже, например, предательство.

Чтобы прекратить очередное словоблудие властолюбца, я вытащил из папки фотографию его недавнего любимчика и спросил, где они повстречались впервые.

Да-да, с Ником Маковым они увиделись в Доме кино на какой-то премьере — пригласил режиссер Г.Успенец, вхожий в круг царской семьи. Юноша Ник был по-девичьи пригож и стеснителен, с хорошими физическими данными. Выяснилось, что он умеет играть в большой теннис. И Михаил Яковлевич позвал Николя помахать ракеткой на дачном корте. Играли они по выходным и в конце концов подружились. Поначалу Михаил Яковлевич решил, что юноша приударяет за дочерью Мариной…

— Она ваша родная дочь? — спросил я.

— Александр, это имеет значение?

— Все имеет значение.

— Дочь приемная, — ответил чиновник с легкой слезливой поволокой в глазах. — Так получилось, молодой человек.

Так получилось — удобная отговорка. Хотя в самом факте удочерения ничего нет предосудительного, но, думаю, что господин Фиалко все делал и делает по законам высшей номенклатуры. Верно, партия дала ему задание: жениться и дать стране ребенка. И он ударно выполнил это задание в рекордно короткие сроки, что подсобило совершить головокружительную карьеру. Вообще-то такой скоротечный служебный рост сам по себе вызывает подозрение. У нас не любят умные головы — как говорится, умом Россию не понять. Значит, существует иные способы карьеры.

— А когда вы, Михаил Яковлевич, поняли, что у вас сексуальная, простите, ориентация не та?

Понимание пришло ещё в школе — нравились ломкие женоподобные одноклассники, потом в армии во время несения караульной службы случился первый анально-оральный контакт со старшиной Деменко. После чего воинская служба перешла в разряд приятного времяпрепровождения: рядового Фиалко назначали коптерщиком, повысив постепенно до звания старший сержант.

Потом наступила сложная институтская пора — химфак. Учился студент Михаил хорошо, успешно сдавал экзамены, благодаря взаимопониманию с преподавательским составом, где преобладали мужчины. Скоро был избран комсомольским секретарем всего университета. И пошла писать губерния: райком комсомола, райком партии — пьянки-баньки-гулянки и бесконечные мальчишники. И вовремя остановился, когда понял, что добром все это не кончится. Проявив волю, ушел на химическое производство. И удачно — в стране начались известные события, когда партия себя окончательно, понимаешь, дискредитировала в глазах трудящихся…