Сергей Валяев - Трупоукладчик

— Нет, Зайченко.

— А при чем тут семейство Лариных? — взбеленился я. — Ну, Зайченко!

— Саша, все просто. Младшенькая Оленька и старшенькая Татьяна играли в школьном спектакле «Евгений Онегин». Сестер помещика Ларина. Мама Рафчика помогала им с платьями, там… декорациями… Ну, понимаешь.

— Ну, допустим.

— Это давно было, но со спектакля пошло это прозвище «семейство Лариных».

— И об этом все знали?

— Как я понимаю, это только у мамы с Рафчиком…

— Не называй его так. Пожалуйста, — скрипнул я зубами.

— На себя злись, дорогой, — сказала Рита. — Пушкина надо было читать. В детстве.

— Читал я.

— Не знаю, не знаю, — хмыкнула девушка. — Помнится, я пыталась сказать…

Я поник головой, идиот в квадрате. В кубе. Колыванский туз. Ходили вокруг да около. Прости, Александр свет Сергеич, своих заблудившихся в суете потомков. Что тут поделаешь, грешны. Ой, как грешны.

— Ладно, — загорячился. — Всего Пушкина. От корки до корки.

— Болтушка, — засмеялась Рита. — У него томов тридцать.

— Сколько?

— Ну, десять.

— Силен, братушка.

— Прочитай для начала «Евгения Онегина», братушка…

— Етка-летка! — вспомнил я. — Панин же… С Евгением…

— Ой, забыли…

И, толкая друг друга, мы галопом помчались по залу ожидания. С видом катастрофически опаздывающих пассажиров. Любезные до тошноты интуристы уступали нам дорогу. И, видимо, были немало поражены, когда мы исчезли в стороне, противоположной от таможенных пунктов регистрации, а следовательно, и воздушных судов. Ох, эти rashin, edrena matyshka, все у них через dzopy.

Слава Богу, мы успели. Если это можно так назвать. Панин прохрипел в трубку, что их загнали на скоростную трассу два е'драндулета и он вынужден с крейсерской, е'скоростью приближаться к деревне Шереметьево. То есть е'дудец близок. Вместе с огнями аэропорта.

— Держись, Николаша! — заорал я. — У нас порядок, дорогой! Можешь е' из всех стволов. Иду к тебе, родненький!.. Сейчас мы их сделаем в дуду!..

Джип застонал всеми своими измученными суставами. Замелькали огни аэропорта, автомобильные ряды, жирные бока автобусов… напряженное лицо Маргариты.

— Ничего, девочка, ты же этого хотела? — успокоил я её, как мог. Героический репортаж с места событий, а?

— А можно, я спрошу? У героя?

— Что, родная?

— А почему герои так матерятся?

— Что?

— Ну, употребляют нецензурные выражения?

— Не слышу, — крикнул я. — Потом… потом!

Хотя прекрасно все понял. Вопрос, конечно, интересный. Однако это все равно что спросить, почему ночь темная, звезды мерцают, а люди по ночам спят. Или бодрствуют. Почему у кошки четыре лапы и хвост? А собака лает? А ветер носит? И зачем построены пирамиды? И отчего войны? И что заставляет не пустить себе пулю в лоб? Нет на эти вопросы ответа. Нет, елки-зеленые. Брызги шампанского!

Я заметил на трассе нервно пляшущие огоньки, похожие на шаровые молнии. И понял, как пишут в любовно-канареечных романах, развязка близка. Близка, как матушка с оструганным сельскохозяйственным инвентарем.

Взялся за телефон — переговорил с Паниным. Без нецензурных выражений. Хотя очень хотелось.

— Ну, что, родная, держись! — предупредил я. — Только не за меня. И постарайся не выражаться.

Маргарита покосилась на меня, но промолчала. Была б моя воля, попросил бы из автомобиля. Так ведь бесполезное занятие, девочка все хочет испытать сама, как, наверное, её учила популярная журналистка Борс. И это правильно: все надо пощупать своими руками. Даже фараона Хеопса в одноименной пирамиде. За его скипетр.

Расстояние сокращалось. Между джипом и сумасшедшей кавалькадой. Я просигналил фарами — и дипломатический «Мерседес» резко сманеврировал на шоссе. Едва не улетев в кювет, он развернулся и помчался от деревни Шереметьево. Преследователи переполошились, как куры на насесте. Если судить по тем воплям, которые неслись через «жучки» в наши уши. Уши вяли, ей-Богу. Оказывается, мои выражения — это младенческий лепет в солнечной песочнице.

Панин умел считать — их преследовали две машины ГРУ. И они суетливо принялись повторять маневр посольского лимузина. И получилось так, что одно из служебных авто решило исследовать глубину российского кювета. И притормозило близ него.

Джип скользящим ударом помог служебной колымаге нырнуть в овражек. Нас с Ритой тряхануло, как при пятибалльном землетрясении. Мы высказали друг другу некоторые претензии. Ором. Марго: мол, предупреждать надо о своих действиях, фак'ю. Я: мол, предупреждал же, едрена мать!

Пока мы выясняли отношения и приходили в себя, впереди по движению вспух огненный шар. Летучее облако пламени заклубилось в ночном пространстве. Нетрудно было догадаться, что мечта Панина воплотилась в полном объеме. Я порадовался за товарища: хоть одна фантазия превратилась в реальность. М-да.

Когда мы приблизились к пожарищу, то увидели, как жидкая, огневая плазма пожирает автомобильную коробку и четыре корчащиеся в ней фигуры, похожие на восковые. Мне даже показалось, что я вижу мопсообразный профиль в кожаной кепочке.

— Боже мой, — простонала Маргарита и закрыла руками лицо. Наверное, на неё дурно действовал жар. — Меня сейчас вырвет, блядь.

— Открой дверцу, — посоветовал я. — А то Николаше убирать блевотину хуже смерти.

— Идиот! — заорала девушка. — Убийцы!.. Выпусти меня!.. Сейчас же. Я требую!

Это была истерика. Есть только единственный способ успокоить впечатлительную истеричку или беременную бабенку, потерявших всякий здравый смысл. От чувств-с. И неприятных картинок жизни. Это легко шлепнуть по ланите, как любимое дитя по малиновой попке.

Как известно, женщины для меня — святое, однако есть такие ситуации, когда с ними надо действовать более энергично, а не просто говорить и в чем-то убеждать. Что слова — сор, гонимый ветром.

Я шлепнул девушку. Своей нежной ладошкой. Исключительно в профилактических целях. От неожиданности Маргарита ахнула. Вскрикнула от возмущения и обиды… и обмякла, как кукла, кинутая в угол комнаты.

— Извини, — сказал я. — Если не мы их, то они нас. Такая вот диалектика. Лучше тогда сиди дома, вышивай крестиком, вяжи носки.

— Прекрати, — огрызнулась. — Ты злой.

— Я добрый.

— Ты меня ударил?

— Любя.

— Ты меня не любишь?

— Люблю.

— Как любишь? Как сестру?

— Люблю. Не как сестру. А как…

— Ну как?

— Рита, прекрати, — заерзал на сиденье. Черт знает что! Ничего не понимаю. Что за фантастическая ночь? Какая гремучая смесь событий и выяснения отношений!

— А я тебя люблю. Не как брата. А ты ничего не видишь!

— Я… я вижу…

— Прости меня, — прислонилась битой щекой к моему плечу. — Я такая дура. Истеричка… Ко всему надо привыкнуть, да?