Сергей Валяев - Жиголо

Оставив машину на соседней улочке под деревьями, я превратился в человека, на плечи которого ночь накинула непрозрачную сеть дождя.

Такая погода благоприятна для наблюдения за теми, кто сам ведет наблюдение. Особенно, если слежка доверена дилетантам. Я сразу отметил «Вольво» цвета новобрачных облаков; что за инородное тело в моем родном дворике? В машине находились двое — оттиск их силуэтов на стекле напоминал о призрачном мире теней. Соглядатаи, сидя в кожаном салоне, как в партере, развлекались тем, что с помощью полевых биноклей отсматривали очередной спектакль под названием «Васин день рождения». Наша квартирка, находясь на третьем этаже, окнами выходила во дворик и была удобна в роли периферийного театрального подмостка. Весь мир театр, а люди в нем актеры, не так ли? Интересно, какую роль исполнял я в настоящей постановке?

В освещенных окнах мелькали ломкие тени марионеток — шум дождя глушился музыкальными аккордами, рвущимися из открытых форточек. Казалось, дождь сечет бабочек, сотканных из света и модных мелодий.

Убедившись, что двое в «Вольво» увлечены именно происходящим в нашей квартире, принимаю решение действовать. В соседнем магазинчике два ханурика жуют бездушную тарань, народный ячменный напиток для них, как мечта о воде в барханах пустыни. И тут является конкретная мессия в моем лице: мужики, есть дело на ящик пива. Какое такое дело, командир? Буржуям врезать по сусалам, и поясняю, что надо сделать на благо обществу. А чё, бацнем, в натуре, — люмпенский дух сильнее непогоды.

Психологический этюд для дураков удается. Что чувствует тот, кто считает себя хозяином положения, когда на лобовое стекло его авто падает метеорит народного гнева, то бишь булыжник — орудие пролетариата. Правильно, он его не замечает, хотя по стеклу гуляют разводы трещин, похожие на куртуазный чмок Горгоны. Но когда из дождливой смуры вываливается пьяная в лоскуты рыль и опускает металлический брус на паркетный капот…

Справедливый гнев катапультировал пассажира из скорлупы авто. Человек был мелок, суетен и удобен для ликвидации. Резкий удар по открытым шейным позвоночкам прекратил полет тулова над слякотью будней. Враг хлюпнул ниц, точно поскользнулся. Все эти народные игры в летнем ночном дожде проистекали скоро.

Потом я энергично оккупировал салон «Вольво». По причине простой: хотел провести беседу с тем, кто уже отдыхал за рулем — профилактический удар спецназовской бутсы в голову удобен для диалога по душам, верно? Пока водитель приходил в себя, я бросил его подельника в багажник, чтобы тот своей неживой наружностью не испортил новое утро моим милым соседям.

— Жить хочешь? — задал лишний вопрос тому, кто этого хотел, если судить по неприятному запаху, исходящему от тела, придушенного страхом и веревками. Я заметил, что в подобных случаях у смертника возникает странный запах — запах чеснока, преющего в мокром тепле. — Тогда отвечай, хач, как на духу.

Вопросы были примитивны: кто, зачем и где? И хотя они были просты, но вызвали приступ дурноты у моего нового друга из ближнего зарубежья. Он заныл от ужаса и бессилия. Его щетинистое лицо покрылось потом. Белки закатились под веки, словно от наркотической передозировки. Неприятное зрелище — пришлось нанести отрезвляющий удар в челюсть.

— Кто ты? — повторил вопрос.

— Беннат я.

Я догадался, что это имя, но меня интересовало не оно. О чем я и сказал, подтвердив слова новым ударом. Строптивец наконец понял, что нужно говорить правду и ничего, кроме нее. И что же я узнал? Практически ничего: Беннат и Юннус (в багажнике) выполняли просьбу земляка Местана-оглы, который якобы попросил следить за квартирой в этом панельном доме.

— За кем следить? — уточнил.

— За должны-ы-ком, да, — хныкал кровью южанин, — Местан-оглы так сказал.

— Долги надо отдавать, — назидательно проговорил, интересуясь, где мне найти того оглы, кому я что-то должен. — И обшарил карманы, чтобы наткнуться на две фотографии именно с моей привлекательной жиголовской физиономией. — Верным идем путем, товарищ. — И повторил вопрос о местонахождении того оглы, кому я что-то должен.

— Нэ знаю я, — заныл Беннат. — Меня убу-у-ут.

— Выбирай: они потом, — сказал я, — или я сейчас.

— Нэ знаю я…

Я умею быть терпеливым, если того требуют обстоятельства, но когда моим доверием злоупотребляют… Накинув самодельную петлю из шланга на чужое горло, я с помощью отвертки принялся накручивать резину — удобное орудие для несговорчивых. И с каждым оборотом чесночный запах смерти усиливался.

— Ды-ы-ы, — вывалившийся язык был похож на галстучный стилячий хвостик.

Я даже посмеялся: Беннат, у тебя язык, как галстучный хвостик; в следующий раз его чик-чик, отрежу. Шутка плохо воспринималась — новый друг цеплялся за жизнь, как ухнувший в ущелье альпинист за спасительный трос.

— Итак, где мы найдем Местана, — повторил вопрос, — оглы?

— На Ры-ы-ыжком, — хрипел южанин, — на рынке. Там блызко.

— Так ночь же, — удивлялся я. — Покупатели все спят.

Подозреваю, что конвульсирующее под моей рукой тело окончательно потеряло веру в человека. Я вернул эту веру — ослабив резиновый капкан на горле. И пока счастливчик приходил в себя, я решил навестить квартиру, где резвилась молодежь, забывшая о времени, и тишине.

Мое появление было некстати. Я был зол: праздник мог превратиться в поминки, если бы моя рука не ошиблась при наборе телефонного номера. Почувствовав мое состояние, Катька заныла, мол, скука в Луговой, дождь и день рождения у Васи… Друзья толкались на лестничной клетке. Я поинтересовался: кто из них умеет водить машину? Вперед выступил акселерат Степа, технически многосторонний такой юноша. Давя вулканические прыщики на щеках, он согласился совершить ночное романтическое ралли в Подмосковье.

За четверть часа все вопросы, связанные с бензином, степиной бабушкой, теплыми вещами и проч., были решены и я с огромным облегчением наблюдал за удаляющими габаритными огнями своего драндулета.

Пора было возвращаться к своим делам. Что я и сделал, прыгая через лужи, изображающим из себя ночные карельские озерца.

Меня не ждали: человек, лежащий кулем на заднем сидении «Вольво», увидев меня, расстроился до крайности и засучил ногами. Сев за руль, я вырвал кляп из хищнической пасти, мол, говорите, если хотите.

И что услышал? То, что услышал, меня уморило. А уморило следующее: я отпускаю «брата» Бенната на все четыре стороны, а он в мои зубы десять тысяч долларов, кровно заработанные на продаже петрушки и кинзы.

— Сколько-сколько? — спросил я, выезжая на ночной проспект, похожий на реку под метеоритными потоками.

— Двадцать, брат.