Святослав Тараховский - Купите Рубенса!

Стоп, приказал он себе и тотчас вырубил компьютер. Сейчас главное не выдать себя ни жестом, ни взглядом…

– Понятно, – равнодушно сказал он. – Вот эта, значит, картинка? Ничего, большая, и корабликов много. Я кораблики люблю.

– Это Боголюбов, – расценив его заявление как невежество, сказала Александра Ипполитовна. – Алексей Петрович Боголюбов. Вы знаете такого художника?

Знал ли он Боголюбова? Смешной вопрос. Любимый мастер. Знал все его вещи в музеях, узнавал с первого взгляда, ценил не ниже Айвазовского…

– Слыхал, – ответил он. – Вроде бы был такой.

– Имейте в виду, – сказала Александра Ипполитовна, – Боголюбов стоит очень дорого. У вас может денег не хватить. У вас есть деньги, Константин?

– Насчет этого – не волнуйтесь… – Он коротко и солидно кивнул, но внутри похолодел. Если старуха знает цены, ему конец. Миллиона у него нет.

– Да вы садитесь, Константин, – сказала Варя, предлагая ему потертый стул. – Чай уже готов.

Он сел. Успел заметить, что больше ничего стоящего в комнате не было. Да больше ничего и не нужно, подумал он. Одну бы эту вещь, одну – на всю жизнь! Но как, где взять деньги? Господи, помоги! Не спеши, тут же прервал он начавшуюся внутри панику, пей пока чай, жизнь покажет.

– Нам сказали, – продолжала старуха, – что вы человек порядочный, нас не обманете и заплатите настоящую цену. Это так?

– Естественно… – Он снова солидно кивнул и даже помог кивку руками, мол, само собой разумеется, но про себя матюгнулся и понял, что это полный облом, что дело не выгорит и что лучше б, блин, он вообще не приезжал и вообще не видел, потому что… как теперь с этим жить? Вернее, без этого…

Чай пили из потертых кузнецовских чашек, синий кобальт с золотом – по-видимому, предмет многолетней семейной гордости.

– Боголюбов – последнее, что осталось от коллекции моего деда, профессора Петербургской консерватории, – рассказывала Александра Ипполитовна. – Когда я родилась, он уже висел на этой стене. Он всегда висел на этом месте, даже во время войны…

Кое-какие утраты все же есть, думал он, разглядывая картину. Потертости, выпады красочного слоя, деформация холста…

– Я бы никогда с ним не рассталась, – продолжала Александра Ипполитовна. – Но я уже стара, а Варе все-таки пора замуж…

– Мама, я не хочу… – Варя залилась краской.

– Хочешь, – парировала Александра Ипполитовна.

Придется укрепить, промыть, протонировать, рассуждал он про себя. Но все это мелочи, мелочи… Интересно, сколько заломит эта старая сова?.

– Она выходит за индуса, – разъяснила Александра Ипполитовна. – Понятное дело, им нужны деньги. Чудный, кстати, индус, возможно, у них еще будут дети. Врачи говорят: пятьдесят на пятьдесят. Вы слушаете меня, Константин?

– Да-да, конечно, – механически ответил он и мельком подумал, что сочувствует тихой Варе. Но, снова взглянув на Варю, посочувствовал, пожалуй, индусу.

– У Вари замечательная, красивейшая душа, – словно прочитав его мысли, уточнила Александра Ипполитовна. – Впрочем, нашим мужчинам нужно совершенно другое. А вот индус оценил…

– Мама, прошу тебя, не трогай национальность, – сказала Варя.

– Кстати, насчет оценки, – удачно, как ему показалось, вклинился он, – сколько же стоит этот ваш Боголюбов?

Александра Ипполитовна вздохнула и задумалась.

– У Русского музея денег нет, – рассуждала она вслух. – С проходимцами всякими я общаться не желаю. Вы, Константин, другое дело, вы по рекомендации… – Она выдержала паузу и эффектно закончила: – Когда-то нам давали двести.

У него в душе запели трубы. Все состоится, сверкая медью, выводили они! Двести – это реально, это удобоваримо. Поторгуемся, подумал он, и сколько-нибудь она уступит. Сойдемся где-нибудь на ста семидесяти, а там… Расшибусь, а двадцатник еще достану. Спокойно, только спокойно. Начинать торги надо с суммы значительно меньшей, чтобы запас был. Например, со ста.

На мгновение ему влетела в голову мысль, что, зная настоящую цену картины и предлагая за нее заведомо меньше, он обкрадывает двух несчастных женщин, одной их которых светит последняя возможность выйти замуж и родить, другой – последняя возможность стать бабушкой. Нечто похожее на совесть шевельнулось в нем, но, впрочем, мгновенно исчезло. Они ведь сами назвали свою цену, успокоил он себя, значит, так тому и быть. Каждому – свое, как сказано в Священном Писании…

– Двести – это недешево, – мягко сказал он. – Я бы даже сказал дорого, для меня даже очень. Просто уж очень я кораблики люблю. Александра Ипполитовна, могу предложить вам сто, целых сто тысяч. Красивая цифра.

– Двести – красивее, – негромко сказала вдруг Варя.

Он удивился и снова посочувствовал индусу.

– Что ж, – сказал он, – предлагаю двигаться навстречу друг другу. Будем искать разумный компромисс.

– Сто девяносто девять, – сверкнув глазами, бросила Александра Ипполитовна.

– Сто одна, – в тон ей мгновенно среагировал Константин.

Развязка наступила часа через два после троекратного чаепития, сосисок с горошком, домашнего пирога с капустой, кучи аргументов и контраргументов, взаимных приколов и уступок.

На ста пятидесяти, на последнем его рубеже, сошлись и, что называется, ударили по рукам.

Всем стало легче и веселей. Раскрасневшаяся окончательно Варя позвонила на радостях какому-то мужчине, видимо, индусу. Александра Ипполитовна выставила на стол бутылку коньяка еще советского производства. Константин внутренне восхищался собственным мастерством торговаться, но выпивал сдержанно.

Ярче, чем когда-либо, он понял сейчас, что смысл антикварного дела для него заключен не только в купле-продаже, но и в том, чтобы найти свою, единственную, уникальную вещь для души и никогда с ней не расставаться. Так же, как в любви найти свою женщину, ликуя, подумал он и поклялся, что никогда с Боголюбовым не расстанется.

Потом обсудили технические вопросы. Как сдернуть картину с крюка на стене, как снять ее с подрамника, свернуть в рулон, упаковать и, наконец, вынести, и по всем вопросам достигли быстрого взаимного понимания.

И тогда Константин размашистым, купеческим жестом распахнул кейс и придвинул пачки новеньких долларов Александре Ипполитовне.

– Считайте! – торжественно объявил он. – Фирма гарантирует.

– Так вы – в долларах? – спросила вдруг Александра Ипполитовна.

– Предпочитаете – в евро?.. – Константин располагающе улыбнулся. – Не вопрос, поменяем.

И тут произошло нечто странное.

Наступила долгая тишина. Глаза Александры Ипполитовны были рядом, и он увидел в них ужас. Такой же ужас плюс обездвиживающий страх он увидел в глазах Вари, невесты индуса.

– Что-нибудь не так? – спросил он.