Эми Майерсон - Книжный магазинчик прошлого

– Сейф наверху, в кладовке. – Малькольм указал на дверь в дальней части кафе. Затем его палец перевел мое внимание на девушку за прилавком. – Это Лючия. Она работает в дневную смену. Чарли тут по утрам. Так что не пугайся, если услышишь его топот под утро. Он приезжает пораньше, чтобы открыть магазин.

Сначала я не поняла, с чего он решил, что я буду здесь до открытия, но потом вспомнила, что Билли купил квартиру на втором этаже.

– Я тут не останусь – в смысле наверху. Мои родители живут в Вестсайде.

– Как знаешь, – пожал плечами парень.

– Когда Билли переехал на второй этаж? Насколько я помню, он раньше жил в Пасадене.

Я помнила его старый дом: огромный, с колоннами как в Белом доме, только там не было ни семьи президента, ни слуг, только Билли и куча спален.

– Сколько я его помнил, он всегда жил наверху.

– Это сколько же?

Малькольм пристально посмотрел на меня.

– Такое ощущение, что я на собеседовании.

– И как оно проходит, по-твоему?

– Тяжело сказать.

Кривая улыбка вновь промелькнула на его лице, но сразу же исчезла.

Я завоевала расположение высокомерных четырнадцатилетних девочек, которые носили пуш-ап и красились больше меня. Я вдохновила местного школьного клоуна написать эссе на шесть страниц о том, как появление хлопкоочистительной машины ухудшило зависимость Юга от рабства. У меня даже получилось заставить восьмиклассников отложить телефоны на весь урок и поучаствовать в общей беседе. И уж тем более я могла очаровать тридцатилетнего замкнутого управляющего книжным магазином.

– Малькольм!

Рядом с нами внезапно оказался незнакомый мужчина. Как выяснилось, его звали Рэй, и он был сценаристом.

– Рэй обещает не забывать о нас, когда получит «Оскар».

– Ну, даже не знаю. – Рэй заулыбался, будто он не раз представлял этот момент, но в следующий миг выражение его лица изменилось. – Ты очень на него похожа.

Я машинально поправила волосы. Они отливали тем же каштаново-рыжим цветом, что и волосы мамы и Билли. Даже боковым зрением я заметила, как Малькольм напрягся.

Лючия вытерла столик неподалеку от нашего и присоединилась к нам. Ее узкая майка выставляла на обозрение несколько татуировок на плечах и ключицах. Увидев, что я пытаюсь расшифровать фразу на испанском на ее предплечье, она сказала:

– Это цитата из книги «Сто лет одиночества».

– Она не читает художественную литературу, – тут же вмешался Малькольм.

– Да ладно. Все слышали про «Сто лет одиночества», – улыбнулась мне Лючия с извиняющимся видом.

– Мама моего парня давала мне ее почитать.

Парня . Мне все еще казалось странным говорить вслух о наших отношениях с Джеем. Малькольм, видимо, уловил нотки неуверенности в моем голосе и с любопытством посмотрел на меня.

– Я люблю Маркеса, – почему-то выпалила я.

Мама Джея оставила «Сто лет одиночества» в нашей гостиной, придя к нам без предупреждения, из желания убить пару часов до встречи со своей подругой в галерее неподалеку. Этот роман так и лежал на журнальном столике около недели, пока я не положила его на книжную полку к остальным романам, к которым Джей никогда не притрагивался.

К кассе подошла девушка с охапкой книг, и Малькольм, едва завидев ее, резко встал и поспешил к стойке. Мы с Лючией наблюдали, как он добивается ее расположения: вот он сказал что-то забавное, что рассмешило ее, а когда он засмеялся сам, я вдруг увидела тот добрый взгляд с портрета в разделе нуара.

– Не бойся его, – улыбнулась Лючия. – Он очень привязан к этому магазину. Как и мы все. – Ее голос, несомненно, был намного дружелюбнее строгого голоса Малькольма, и все же в ее словах затаилась смутная угроза, на случай если я решу сделать что-либо, что разрушит «Книги Просперо».

Поднимаясь по узкой лестнице в зловещую тишину второго этажа, я думала только о «Джейн Эйр». При том что я помнила каждый уголок и особый запах этого места, у меня не имелось ни единого представления о помещении наверху. С противоположных стен прихожей выглядывало две двери. Я открыла одну из них и оказалась в кладовке, заполненной книгами в коробках и чистящими средствами. Позади груды вещей виднелся сейф с кодовым замком. Я не нашла потайных погребов под паркетными досками или же замков, к которым подошел бы старинный ключ Билли.

Значит, оставалась только его квартира.

Дверь со скрипом отворилась. Я ждала, что сейчас кто-то выпрыгнет из-за угла и обвинит меня в незаконном проникновении, во вторжении в личную жизнь дяди. Но ничего не случилось, и я отважно перешагнула порог.

В лучах солнца, пробивающегося сквозь окна просторной гостиной, мерцала пыль. Комната выглядела так, словно являла собой разворот из журнала по дизайну: коричневый кожаный диван и старый сундук на кофейном столике; антикварный туалетный столик у двери и три не сочетающиеся друг с другом вазы. На сундуке висел замок, и я попробовала вставить ключ, но он не подошел. К тому же сундук оказался не заперт: внутри пылилась аккуратно сложенная одежда. Льняные рубашки и водонепроницаемые штаны цвета хаки – именно те вещи, которые Билли носил в моей памяти. Я взяла рубашку оливкового цвета и вдохнула ее запах. Пахло детской присыпкой, приятно отдавало свежестью, но этот запах никак не ассоциировался у меня с Билли.

Я осмотрела комнату, надеясь найти какой-нибудь замок. Кухню не отделяла дверь. Оттуда воняло дезинфицирующим средством. Плиточная столешница и плита были начищены до блеска. В холодильнике оказалось пусто, лишь в морозилке одиноко лежала формочка для льда. Элайджа сказал, что подготовил для меня квартиру. Вполне разумное решение, но я бы жутко обрадовалась, будь холодильник заполнен едой Билли, а мусорное ведро – остатками еды и прочими отходами.

На двери в спальню не было затвора. Спальня показалась мне такой же старомодной и непримечательной, как и остальная квартира. Ее заполняли плетеная мебель и небольшой книжный шкаф. Книги с твердым переплетом давно выцвели из-за долгого нахождения на солнечной стороне. На комоде, рядом со снимком светловолосой женщины, притаился букет сухих полевых цветов. Я взяла рамку с фотографией, сдула пыль со стекла и посмотрела на женщину, улыбающуюся посреди пляжа, на фоне высоких гор. По ее плечам разливались светлые волосы, нежным цветом переливалась фарфоровая кожа, а в зеленых глазах, таких же зеленых, как и ее сережки, томилась печаль. Возможно, незнакомка лишь почудилась мне грустной, ведь я чувствовала, что ее давно нет в живых.

Я вытащила фотографию из рамки, надеясь найти подпись на обратной стороне, но там значилась только печать «Кодак». Никаких пометок с именами или датами. Должно быть, я смотрела на Эвелин. Мама не уточняла, как она выглядела, но именно такой я себе ее и представляла – молодая, около тридцати лет, блондинка. Красивая, завораживающе красивая.