Катя Чудакова - Белоснежка и семь клонов

Она прекрасно помнила тот день тридцать два года назад, когда она увидела Диму в первый раз. Ирина могла рассказать, в какой рубашке он был одет тогда, какого цвета были занавески на окне кабинета молодого доктора Коновалова, к которому она привела своего маленького сына Тимура на консультацию.

С отцом Тимура она развелась через месяц после его рождения. Ситуация совершенно банальная – молодой мужчина счел для себя вынужденное воздержание излишним испытанием и пригласил домой подружку жены, в то время, как она сама лежала в больнице на сохранении. Было жаркое лето, жили они в Джамбуле, так что на прохладный дождик рассчитывать не приходилось, а в больнице, как назло, отключили воду. Ирочка целый день надеялась, что к вечеру воду все-таки дадут, но в семь часов все работы закончились, а в кранах так и продолжал свистеть воздух. Обостренная беременностью чувствительность к запахам и всякого рода раздражителям доводила ее до исступления. В половине восьмого она не выдержала, сорвалась, поймала такси и через полчаса была дома. Картину, которую застала в своем маленьком семейном гнездышке, она вспоминать не любила.

За пять минут она потеряла мужа и лучшую подругу, а ночью родился Тимурчик. Появившись на свет семимесячным, он доставлял Ирине массу беспокойств. Тем более, что самое тяжелое для любой женщины послеродовое время совпало у нее с беготней по адвокатам, судам, выяснением отношений с блудливым супругом и его мамой.

Иришка всего два года назад окончила среднюю школу. Для многих девчонок из благополучных семей – еще совсем детский возраст. Заботливая мамочка заворачивает бутербродик и яблочко, чтобы деточка перекусила между лекциями в институте, а любящий папочка мечется в поисках дополнительного заработка: необходимо купить своей красавице золотые сережки не хуже, чем у других.

Такой заботы Иришка не ощущала. По правде сказать, нечто подобное она припоминала из далекого детства, когда жива еще была ее мама. Недолгая жизнь девятнадцатилетней Ирины делилась на две неравные и неравноценные части: с мамой и без нее.

Алевтина Петровна Нойфельд, иришкина мама, болела долго и тяжело – у нее был рак кожи. Последние полтора года жизни она вообще не выходила на улицу – стеснялась своего изуродованного болезнью лица, привлекавшего бесцеремонные взгляды прохожих и провоцировавшего сочувственные вопросы и причитания соседок. Ее муж и иришкин папа Степан Гаврилович безропотно нес всю тяжесть навалившихся на семью проблем. Если раньше его вклад в хозяйственные дела ограничивался походом в магазин или на рынок, и то исключительно в качестве тягловой силы, то теперь он стоял в очередях, готовил еду для себя и дочки, когда жена лежала в больнице, стирал, убирал – в общем, делал все то, что считают совершенно нормальным и само собой разумеющимся для женщины-хозяйки, но абсолютно противоестественным, когда заходит речь об отце семейства. Особенно, если учесть традиционные восточные понятия о месте мужа и жены в семье.

Родители Иришки были по происхождению поволжскими немцами и, еще будучи детьми, вместе со своими семьями были в срочном порядке высланы в начале войны подальше от приближающейся армии Гитлера. Возможно, Сталин со свойственной ему во всем подозрительностью, видел в каждом советском гражданине, носящем немецкую фамилию, потенциального предателя. Впрочем, и не немецкую – тоже.

Как бы то ни было, в годы войны в Джамбуле образовался «мини-СССР» из высланных всех мастей и разновидностей. Если учесть, что джамбульцев и до этого нельзя было охарактеризовать как однородную этническую массу ввиду специфического месторасположения их родного города на перекрестке среднеазиатских дорог, то после войны население Джамбула по праву можно было назвать «большой семьей советских народов». Многие из высланных прижились в гостеприимном теплом городе, и даже когда появилась возможность вернуться назад, приняли решение остаться.

Иришка с благодарностью вспоминала свою старую учительницу немецкого и французского – Вилену Федоровну Сурье. Именно она, питерская барышня, воспитанная родителями-большевиками, соратниками и личными друзьями Кирова, стала жертвой анонимки и по «политической» статье загремела в лагерь, а потом – на поселение в Джамбул. И таких преподавателей в их школе была добрая половина. Благодаря этой не особо счастливой случайности, джамбульские школьники получали образование не хуже столичного и без проблем поступали в самые престижные вузы страны.

Иришка выскочила замуж сразу после школы. По большому счету, ей было все равно за кого – главное уйти из ненавистного дома, где через год после смерти матери стала хозяйничать «царица Тамара» – так про себя Иришка называла свою мачеху. Вспоминая те годы, Ирина до сих пор чувствовала горькую обиду на отца, так быстро забывшего свою первую жену и утешившегося в объятиях молодой жены.

Жених он был, надо сказать, по тем временам завидный – главный инженер городского строительного управления, уважаемый человек. А кто такой уважаемый человек на востоке? Это тот, кто «сидит на дефиците». Так, кажется, говорилось в одной из интермедий Аркадия Райкина.

Стройматериалы во времена застоя – почти такая же валюта, как водка, когда она была по талонам. Возле Степана Гавриловича «заинтересованные» дамы вились еще при жизни жены, а после ее смерти количество претенденток значительно возросло.

При всем при том, выбор его удивил многих. Да, Тамара моложе его на восемнадцать лет. Это сомнительное достоинство было первым и последним в списке.

Внешность скорее отталкивающая, чем даже вообще никакая – излишне полная, с редкими волосишками, носиком-пятачком и поросячьими глазками. Хозяйка – отвратительная: неряха, лентяйка, венцом кулинарных творений которой была прогоревшая насквозь яичница. А уж если открывала рот – только держись! Ушат грязи выливался на любого встречного-поперечного, который осмелился на нее не так посмотреть или просто, проходя мимо, ей не понравился.

Откопал такое чудо Степан Гаврилович на одной из подведомственных строительных площадок – Томочка была маляршей. После удачного замужества она, естественно, работу оставила.

«Мне теперь надо заниматься воспитанием ребенка и вести хозяйство!» – с достоинством говорила она и глубокомысленно вздыхала, давая понять, какой непосильный труд она взвалила на свои хрупкие плечи. В качестве основного плацдарма по воспитанию и ведению хозяйства она выбрала диван. Примостившись на него на следующий день после посещения загса, вставала с обволакивающих подушечек исключительно, чтобы запустить руку в холодильник.