Нина Юшкова - Райка, милая Райка

Она явилась недели через три. Снова бриллиантово красива, легкомысленна и полётна. Санька вернулся. Опять, как водится, исчез с глаз долой в Белогорку. Соломона посадили на пять лет. Соня ходила несчастная и убитая горем. Регулярно ездила к Соломончику с передачками. Упрекала сестру: «Ну вот, и с чем я осталась? Муж сидит! Стареет. В его ли возрасте по тюрьмам болтаться? Через пять лет он вернётся, больной, разбитый, и вообще ничего не сможет, шо ж мне так бездетной и помирать? Шо ты мне обещала, когда за него замуж пихала? „Путешествовать будешь, горя не знать!“ А шо вышло? А, между прочим, Илюша Лузберг эмигрировал в Америку! Всё-таки оказался гений, получил шикарное место в Бостонском университете! Я бы могла с ним уехать! А всё ты!» На что Райка, сплевывая подсолнечную шелуху, отвечала: «Хоспидя! Вот ты вечно найдёшь, к чему прицепиться! Подумаешь, муж в тюрьме сидит! А у кого не сидит? Так, у швали всякой. У всех стоящих мамзелек, которые к Линичам захаживают, все мужья сидят! Зато жены в пуху и перьях! Ты бы их видела! Это дело настоящего мужчины: жену обеспечил, можно и сесть. Ты посмотри, какая тебе удача! Живешь в шикарной квартире! Счётец на книжке имеешь? – Имеешь. Свободна! Зачем тебе этот старикан? Сама же говорила, что он старый, помнишь, не хотела за него замуж идти? Найди молодого! Радуйся жизни! А что касается до путешествий, так ты же успела. Вон в Турции была, в Египте. Может, твой Соломончик вообще бесплодный, так это такой козырный тебе шанс: сейчас ты заводишь молодого любовника, а буквально за недолго, как Соломону выйти, любовник тебе делает ребёночка. А ты уж Соломончика встретишь, напоишь, так что помнить не будет, пусть потом доказывает. А может, он там и ласты склеит, ты вообще будешь молодая богатая вдовушка, тут уж полное раздолье…» – Но тут её речь была прервана визгом раненной рыси, Соня, резво как никогда, схватила что под руку попало, а попала половая тряпка, ринулась на сестрицу, норовя отхлестать её по лицу. «Мама, мама, шо она говорит! Совсем стыд потеряла! Она моему Соломону смерти желает!» – «Да шоб мне так не иметь в жизни счастья, как я желаю смерти Соломончику!» Райка увернулась от тряпки, густо усыпав пол кухни семечками, и, слыша шаги матери, предпочла выскочить из квартиры.

Райкин одноклассник Костька правдами и неправдами накопил на старенькие, на ладан дышащие «жигули» -пятёрку, и они с Райкой поехали кататься. Но не Костькин был тогда день, нет, не его. При повороте с Житомирской на Подольскую Костик, гнавший под 50 км/ч не справился с управлением и въехал в бочину новенькой, сверкающей надраенным бархоткой лаком белоснежной «бэхи». Костькин рыдван тут же предательски заглох, а из «бэхи» медленно вылез никто иной, как известный на всю Одессу поставщик живого товара в знойное заведение мамы Розы Ося Мицгель, известный также как «Челюсти», «Живодёр», «Людоед» и «Гестапо». Костик понял, что пришёл его последний час, вся жизнь пронеслась у него перед глазами, и горько пожалел он, что не умер накануне после быстрой и не очень мучительной агонии, употребив паленой водки. Ося-Гестапо славился своими изуверскими проверками и натаскиванием на работу девочек, а так же кровавыми разборками с теми, кто вставал у него на пути. Ося плотоядно смотрел на него, ухмыляясь и представляя в своем заторможенном мозгу затейливые картинки того, что он сделает с этим горе-водилой. Тем временем дверца с правой стороны жигулей открылась и из неё показалась нога. Нога, обутая в красную туфельку на высоченной шпильке. Нога, сверкавшая золотистым атласом и тянувшаяся, тянувшаяся дальше, чем натасканный взгляд Гестапо привык видеть ажурную резиночку чулка. Но чулка не было. Золотистым атласом переливалась нежная девичья кожа, а кружевной ажур ознаменовал краешек трусиков, сверкнувших из-под мини-юбки. Гестапо впал в ступор, потому что такая ножка никак не могла принадлежать порядочной женщине, а всех непорядочных он пропускал через свои руки. А потом из машины поднялось солнце. Ослеплённый алмазным сиянием глаз и зубов, опалённый алым свечением губ и жаром, пышущим из глубокого разреза блузочки, Гестапо забыл, кто он есть, и просто смотрел, теряя себя, своё прошлое и настоящее, сходя с орбиты и устремляясь в неизведанное. Из ступора его вывел звонкий девчачий голос:

– И шо? Будем отлеплять твои глаза, или таки оставим их под моей юбкой?

Улыбаясь, как идиот, Гестапо одним прыжком оказался около девушки, бросил обморочному Костику: «Теперь это моя баба. А ты свободен», и увлёк её в свой авто.

И стала носиться по ночным дорогам Одессы белая молния. Ося-Гестапо забросил дела. Кореша с завистью сплетничали о том, что эта девка-бестия подначивает его гонять за 200 и еще на такой скорости проделывает всяческие штучки. Только недолго длились эти ночные заезды. Через две недели белый БМВ Оси Мицгеля влетел в столб и сгорел дотла вместе со своим хозяином. Райку выбросило из машины, и она отделалась ушибами и царапинами. «В рубашке родилась девка», – комментировали одни. Однако другие поговаривали, что что-то тут нечисто. С чего это дверь машины оказалась открыта или её так удачно вышибло? Не крутанула ли девчонка руль, приготовившись выпрыгнуть? Местечко-то уж больно выгодное для падения, кругом земля и трава, шоссе в этом месте ровное, а уж водил Ося лихо, без посторонней помощи в столб бы не вписался. А им возражали, что, когда горячая красотка и в койке за тебя берётся, ты соображать перестаёшь, куда уж тут за дорогой смотреть. Так или иначе, вознёсся Ося в любовном пламени прямо на небо, за всё надо платить, а за любовь красивой женщины тем более. И мнения разделились пополам. Одни говорили: «Эх, хотел бы я с такой тёлкой покататься!» А другие: «На-фиг-на-фиг с такой тёлкой кататься!» За Райкой потянулся пышный шлейф славы роковой женщины.

Следующей весной Райка заявила, что хочет поступать в педагогический колледж на учительницу. Сказать, что семья потеряла дар речи, это не сказать ничего. Санька с Сёмкой отделались похабными шуточками, а мать с отцом и Соня запричитали, заупрекали:

– Раньше надо было думать-то, после школы поступать сразу, кто тебя сейчас-то возьмёт после этого шалмана, что за учительница такая – барменшей по ночам работала!

– Какая из тебя учительница, посмотри на себя! Учительница должна скромно себя вести, с достоинством, прилично, а ты, ты посмотри на себя в зеркало! У тебя что ни ночь, то гулянки, кавалеры твои тебя не только на весь двор, на весь район ославили, кто тебе детей-то доверит учить?

– Да ты уж и позабыла всё, экзамены не сдашь!

Но вопреки всему, Райка в колледж поступила. И началась для неё новая весёлая жизнь. Студенческая! Тут же нашлась и лучшая, закадычная подружка – Элка Куриц. Куриц она была по мужу, девичья фамилия у неё была Мухаметдинова, и была она чистокровная татарка из Крыма. Жизнь Элки напоминала мексиканские сериалы, как раз недавно приковавшие внимания всех одесских домохозяек и обогативших их лексикон мексиканским национальным фольклором. Например, вместо того, чтобы орать на мужей: «Ни дна тебе, ни покрышки!», они теперь орали: «Шоб тебе счастья не видеть, как дону Игнасио Лауренсии!», а на прогневавшую соседку: «Шоб ты пахала на Пашку-кривого, как рабыня Изаура!» Так вот, про Элку. Будучи ещё школьницей, познакомилась она на пляже с красавцем-хохлом, проводившем там отпуск. Влюбилась в него без памяти, и – взаимно. Едва дождавшись восемнадцатилетия, заявила родным, что выходит замуж. Но беда пришла, откуда не ждали: её отец категорически запретил ей выходить за хохла, только за татарина. Элка была в растерянности, она не ожидала такого поворота, нельзя сказать, чтобы её воспитывали строго, в пионеры-комсомольцы вступала, на школьные дискотеки ходила, и вот на тебе! Но она по своему Курицу буквально сходила с ума, либо с ним, либо в море головой. И Элка сбежала из дома. Слава богу, родня Курица приняла её с распростертыми объятиями. Сыграли свадьбу. А отец Элки её проклял. Надо же было случиться, что Элка и Райка решили поступать в одни и тот же год. И так же неожиданно открылся у Райки новый талант. Не было такого концерта, такого мероприятия, такого праздника, собрания, конкурса, где бы ни выступали вместе Элка и Райка. Пели они божественно, предпочитая современную эстраду, затмевая оригинальное исполнение. И танцевали, сводя с ума парней телодвижениями, и сценки разыгрывали так, что публика под стулья от смеха валилась. Глаз не отвести от них: обе высокие, стройные, черноволосые, кареглазые. Но – непохожие. У одной раскосость – у другой припухлые веки и поволока, у одной скулы высокие, азиатские, у другой – ровный округлый овал, у одной ямочки на щёчках, улыбка детская, открытая, у другой чувственный рот, улыбнется, как приласкает…