Олег Галетка - Треснутое зеркало

Мужчина за столом вздрогнул, ему показалось, что он вновь пережил тот разговор, что то, что произошло с ним почти год назад, вот на этой самой кухне, повторилось вновь. Почти год, и он по-прежнему живет тем днем. Он прекрасно понимал всю нелепость, а самое главное ужас такой жизни, но опять-таки ничего не мог с этим поделать.

Она снова вышла замуж довольно быстро, и это было не удивительно, а он оставался сам и каждое утро клял себя за слабость, которая позволяла, чтобы эта долбанная стекляшка по-прежнему висела на своем месте, а он помнил ту, которая теперь стала чужой.

Нет, он не спился и не опустился. Он не носил одну и ту же рубашку неделями, от него не воняло грязными носками, он по-прежнему не мог надеть не глаженные брюки. Но иногда мысли о необходимости всех этих процедур появлялись в его голове, а затем он вновь стирал, гладил, и смотрелся в зеркало перед тем, как выйти из дому. Вот и теперь Иван Сергеевич Гратко стоял перед зеркалом в прихожей своей квартиры и пустым взглядом смотрел на свое отражение. Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла вялой и больше похожей на оскал. Затем он взял со столика в прихожей небольшую папку и вышел из квартиры.

Всю дорогу к работе мрачные мысли витали над его головой. Все попытки Ивана отвлечься от вновь нахлынувшей хандры оказались тщетными. Любая деталь, на которой останавливался его взгляд, в конце концов, выводила мысли на прошлое. Любая короткая юбка, на которой он пытался сфокусировать свой взгляд, воссоздавала в голове образ одних и тех же ног. Мужчина брел тихими аллеями городка к зданию уголовного розыска, пока голова была занята разбором вороха пыльных воспоминаний. Ноги, как умные кони, сами несли своего хозяина до автоматизма изученным маршрутом.

Нет, он не был ментом, он не был юристом, он был всего на всего врачом, который от безысходности своего положения согласился на этот дурацкий эксперимент. Большой эксперимент, рожденный где-то за пределами здравой мысли и реалий жизни. Умные люди в больших кабинетах, имитируя бурную деятельность, решили внедрить новшество, которое, по их мнению, повысит раскрываемость убийств. Организовали они в нескольких областных городах при уголовном розыске должность психолога-консультанта. Задумка состояла в том, чтобы и подчиненный состав обращался к ним со своими проблемами, и, беря во внимание опыт запада, или скорее опыт просмотра западных триллеров, эти консультанты оказывали содействие в поиске убийц. Решили. Издали приказ и спустили сверху. И стали ждать отчетов об исполнении. Люди внизу почесали свои затылки, схватились за головы, пожали плечами и решили, что погоны им дороже, чем искать правду и доказывать глупость затеи. Поэтому там поскребли, там помели скудный бюджет и организовали указанную должность. Вот только почему-то матерые профессионалы-психоаналитики не очень спешили оставлять свои насиженные места при частных клиниках и диспансерах, и идти неизвестно куда за минимальную зарплату. И вот смекалистый народ в погонах стал искать не профессионалов, а романтиков со соответствующими дипломами. И тут появился он, Иван Сергеевич, молодой романтик с дипломом отличника, с верой в свою нужность.

Рисуя в своем мозгу картины, взращенные просмотром все тех же западных триллеров, он согласился с предложенной работой и оказался здесь, в мире парадоксов и непостижимых для нормальной психики законов.

В действительности его надежды и обещанные радужные перспективы разбились о рифы серых будней уголовного розыска буквально в первые же дни работы. Вместо Ганнибала Лектора Ваня имел дело с Васями и Петями, которые крушили головы себе и людям из-за чрезмерного употребления алкоголя или потехи ради. Но в большей степени на молодого психолога угнетающе действовало другое – психологические образы этих уголовных элементов были идентичны. Это день за днем медленно, но уверенно убивало в нем профессионализм, прививая легкое отвращение от собственной работы. Ваня героически держался, пройдя период насмешек, косых взглядов и даже сострадания со стороны коллег. Он успокаивал себя мыслями о настоящих громких делах, запутанных уликах и главное его собственной блестящей работе, как человека, призванного помогать оперативникам в розыске преступников. Но помощи от него не просили, по крайней мере той, на которую он рассчитывал. Чаще это были обращения помочь подшить дела, отнести что-то в архив, или занять денег до получки. И логичным во всем этом стало бы увольнение, но про него забыли. То есть должность утвердили и забыли, потому что существовали проблемы «важнее». Так он и «завис» в этом непонятном измерении правоохранительных органов и собственной неудовлетворенности от работы.

Существовал в целом нормально, но уход жены выбил его из колеи. Вместе с щелчком замка закрывающейся двери исчезла способность самоанализа, и главное самоконтроля. Он превратился в медведя с мешком на голове, который шатается по лесу, натыкаясь на деревья. Только блуждал он среди собственных воспоминаний, придуманных образов и несбыточных надежд. Быть может, если бы работа втянула его в себя с головой, этот разрыв не был столь драматичен, но работа, той о которой он действительно мечтал, не появлялась.

Иван поравнялся с одноэтажным зданием, прятавшимся за частоколом из старых тополей. Когда-то в юности Гратко, здесь располагался овощной магазин, а в конце мая каждого года все вокруг покрывалось белым пуховым одеялом от тополиных великанов. Но затем магазин закрыли, у тополей обрезали кору вокруг стволов, и они засохли. Со временем их опилили чуть выше человеческого роста, а выкорчевывать не стали. Теперь строение облюбовала церквушка. Ваня не знал, что за религию исповедовали люди за стенами бывшей овощной лавки, и если честно, это ему было не интересно. Просто, каждый раз проходя мимо этого уютного дворика, огромный соблазн манил его, как ему казалось, в этот маленький мирок спокойствия и гармонии. Во дворе церкви на два особенно больших тополиных ствола положили трубу, и на ней соорудили колокольню. Только вместо колоколов повесели три кислородных баллона без днищ разных размеров. Именно эти бывшие емкости своим звоном оглашали округу по определенным праздникам. Иван усмехнулся такой сообразительности народа и вдруг непроизвольно кивнул головой в знак приветствия мужчине, который покрывал краской стволы импровизированной колокольни.

То был человек лет сорока с редеющими волосами собранными в хвостик, одетый в потертые джинсы и растянутую футболку без каких либо эмблем. В нем не было штампов, которые присущи церковным служителям, импозантной внешности, бороды, оформившегося животика. Он выглядел скорее щуплым, но в тоже время его жилистые руки выдавали внутреннюю силу. Мужчина с кисточкой в руках блаженно улыбнулся, кивнув в ответ, а его бесцветные глаза выражали полное умиротворение. Казалось, именно с них писали глаза всех святых на иконах. То, что этот человек священник, или некто со схожими функциями в других религиях, Иван знал наверняка. Он не раз видел мужчину с кисточкой за прямыми обязанностями, одетого в совсем другую одежду. Что же сейчас заставило Гратко кивнуть этому странному человеку, он не знал. Быть может, взгляд все тех же умиротворенных глаз, дарующих покой, которого так не хватало Ивану? Или же та простота человека, пред которым толпа склоняла головы, а он сам в затасканной одежде красил старые деревья в уютном дворике? Иван отметил, что непроизвольно замедлил шаг. Мужчина еще шире улыбнулся человеку, спешащему на работу, и поманил его свободной рукой. Иван вздрогнул, словно избавился от чар, неловко улыбнулся, изобразил жест, показывающий, что опаздывает и ускорил шаг. Всю оставшуюся дорогу, перед его глазами, затмив утрешние образы, стояли глаза священника с кисточкой в руке.