Дарья Леднева - Грибник

Три новеньких спортивных автомобиля на обочине, громко хихикавшие девицы, юноши, с ведёрками маринованного мяса столпившиеся у переносного мангала. Шашлычники. Городские щашлычники понаехали. Вот ведь напасть!

Приглядевшись, Грибник узнал компанию. Вон тот белобрысый верзила, Алёшенька, в прошлый раз расставил пустые пивные банки по дуге и начал палить в них из ружья (наверняка, втихаря стащенного у деда). А после так и оставил плоды потехи валяться на поляне. Убрать и не подумал. А! Вот и его подружка, красивая, точно балерина, девушка с пучком чёрных волос. Ходит с такой физиономией, будто её сейчас стошнит, и лихорадочно отмахивается от комаров, а иногда и стреляет по ним из баллончика со спреем от насекомых. Везде бросает жвачку и фантики от конфет. И друзья у них такие же. Сейчас повеселятся, мусор оставят и укатят в город на дискотеку. И так каждое лето.

– Эй, парни! Смотрите, какой гриб я нашёл! Как думаете, съедобный? – из лесу показался их приятель, победоносно сжимавший в руках огромный боровик.

– Пожарим его? – спросила девица.

– Ты – глупая, что ли? – рассмеялся Алёшенька. – Наверняка, поганка или ложный. Давайте лучше ещё таких насобираем и постреляем. Они, наверное, будут круто во все стороны разлетаться.

– О, классная идея! – воскликнула девица. – Подождите, я возьму фотик. Надо зафотать! Это же бомба!

Изверги! Ну, найдётся на вас управа! Грибник повернул в чащу.

***

Возвратился домой уже ближе к закату, когда по жёлто-розовому небу клубились ватные облака.

Зоюшка сидела на скамейке перед забитым овощными грядками участком и лузгала неспешно семечки, обсасывая кожурку.

– Эй, Петрович, как улов-то? Что-то ты поздно сегодня. А?

Грибник остановился, поставил корзины, сбросил рюкзак, с наслаждением выпрямил спину, потянулся вправо, влево.

– Да так, Зоюшка, да так. Опять эти шашлычники весь лес изгадили, ничего путного теперь не растёт. Далеко ходил, вот и поздно.

– Набрал-то чего?

– Да вот.

Грибник поднял сверху корзинки здоровенный боровик. Зоюшка ахнула. Всё как положено: круглая шляпка сочного тёмно-коричневого цвета, толстенная белёсая ножка, чуть сужавшаяся вверху. И гладкий, ровненький, точно чудо сберегло такого здоровяка от слизняков и червей.

– Ох ты, красота-то какая, ох, красота, – прошептала Зоюшка и так и замерла с раскрытым ртом.

– Держи.

– Да как же, – всё так же тихо отвечала старушка.

– Бери-бери, Зоюшка, суп сваришь.

– Спасибо.

Зоюшка осторожно взяла боровик и положила рядом на скамейку.

– Что слышно-то? – Грибник ещё раз с наслаждением потянулся. Как же хорошо, когда тяжёлые корзинки и рюкзак не вдавливают в землю!

– Да разное ж, – вздохнула Зоюшка. – Вон к Аркадьичу приезжал внучочек, из городских, значится. С друзьями. Но куда-то делся, загулял, а уже который час, а у Аркадьчича – психи, всё бегает по соседям. Спрашивает.

Грибник будто бы понимающе кивнул.

– Ещё не вечер.

А Зоюшка продолжала.

– Вот и Фёдоровича-то, ну этого, который за забором-то высоким, что-то не видно. Обычно-то как, всё пилит и пилит своей этой, как её-то?

– Бензопилой?

– Ага, бензопилкой пилит с утра до вечеру. Дом, что ли перестроить хочет? А тут вот пропал.

– Может, пьёт. Ладно, Зоюшка, я пойду. Ещё грибы чистить.

Грибы и в самом деле нужно рассортировать, почистить, порезать и отправить сушиться на печку в тот же вечер. Затягивать с этим делом не стоит.

В двух корзинках и рюкзаке оказались: упитанные боровики, моховики на тонких ножках, раскрасневшиеся подосиновики, стройные подберёзовики, тёмно-вишнёвые рядовки, малюсенькие лисички, липкие маслята и несколько сыроежек, показавшихся Грибнику достаточно симпатичными и вкусными, чтобы вечером быстренько пожарить их с картошечкой. Но прежде стоило заняться благородными грибами, часть из которых он планировал заморозить, а часть засушить.

Начал, конечно же, с боровиков. Грибник любовно брал их по одному, маленьким ножиком соскабливал землю с ножки, стараясь не срезать лишнего, затем очищал шляпку от прилипшей чахлой листвы и мелких обломанных веточек. А после отрезал ножку у самого основания шляпки, разделял её на три-четыре колечка в зависимости от длины и внимательно осматривал каждый. Часто бывает: с виду гриб хороший, крепкий, а разрезаешь – одни червивые бороздки. То же самое со шляпкой, только её стоит резать на квадратики. Червивая, нет?

С людьми так же. К примеру, муженёк дочки оказался червивым грибом. Сначала вроде ничего так, хороший мужик, а поближе познакомишься – тьфу ты, чёрт, гниль полнейшая! Но его в отличие от гриба уже не выбросишь в мусорное ведро. Крепко присосался к дочке-то.

Так Грибник сортировал боровики. Четыре штуки оказались трухлявыми и отправились в мусор, остальные, аккуратно порезанные, он сложил в полиэтиленовые пакеты и бережно убрал в морозилку. У него имелась специальная морозильная камера. А что? Грибов-то много. Вот и пришлось с пенсии подкопить, да ещё дочка подарила на юбилей, вот и купил морозильную камеру грибы хранить. Конечно, если их засушить, то можно и на полке держать в тканом мешочке, и места меньше займут. Но высушить боровики Грибник считал кощунством. Нет ничего лучше, чем в февральскую стужу разморозить пакетик белых и сварить вкусный наваристый супчик. А что сушёные грибы? Жёсткие, неживые, размачивать надо, иначе твёрдыми окажутся. Кощунство!

Грибник усмехнулся, вспомнил, как перекосилось от отвращения лицо Душеньки, когда он впервые предложил ей суп из свежих грибов. «Что это за слизняки плавают?» – говорила милая и тыкала ложкой в разварившуюся до состояния мохнатой губки шляпку боровичка. Потом распробовала, умяла всю тарелку, даже губы облизнула. Но из гордости никогда не просила добавки и сама грибы не готовила.

А вот половину моховиков, подосиновиков и подберёзовиков можно и засушить. Опять же – место. Да и дочка возьмёт. Ей сушёные больше по вкусу. Но для внука Грибник уговорит взять замороженных. Пусть внучок разницу чувствует.

Закончив чистить грибы, он положил пакеты с нарезкой в морозильник, а грибы для сушки разложил на подносах с соломой и поставил на печку.

Лёг он спать за полночь, долго ворочался и проснулся чуть позже обычного, но всё-таки ещё не было и семи. Встал, покормил рыжую бестию, опять спустившуюся откуда-то с поленницы.

– Ничего, я ещё вычислю, как ты туда забираешься. Сколько ж можно поленья разбрасывать?

Кот подставил пушистое светлое пузо, поджал лапки, затем потянулся, потянулся, да так потянулся, что чуть ли не в метр длиной растянулся. Огромный он был, а когда зевал, казалось, что и руку проглотит, если ему в рот положить.

Утро казалось хорошим, тихим, несмотря на редкие повизгивания соседского Черныша, не кормят его, что ли? Чего гавкает? Надо сказать Фёдоровичу, когда вылезет из своей норы.