Вадим Агапов - Даева

Опустив руки и распрямившись, я попытался проглотить застрявший в горле ком. Во рту было сухо как в пустыне. На душе – противно, как будто совершил что-то скверное.

– Стыдно-то как! – произнес я вслух про свой испуг.

В анатомичке была невыносимая, ха-ха, мертвая тишина. Даже собака за окном замолкла.

Что же это я, уже пугаюсь сквозняка? Или собственной тени? Я нормальный человек! Какая разница, где я нахожусь, пусть и в морге… Или кто-то за мной следил? Тот, в шляпе, из кафе. Или санитар, у которого дорогой парфюм…

Открывать дверь ужасно не хотелось. Ведь за ней наверняка притаился какой-нибудь придурок, решивший подшутить. Ждет, что я упаду в обморок от первобытного страха перед мертвыми и темнотой.

– Тьфу ты! – Сплюнул я и глубоко вдохнул, и… потрясающе! Вонять стало меньше! – Дерьмо! – добавил я, чтобы что-то сказать.

Я шагнул к двери, сжав правый кулак для удара. Эмоции и переживания, заполнявшие меня минуту назад, сменились злостью. Надоели мне за сегодняшний день все эти недосказанности, бредовые фантазии, раздвоения и полутона. Я предпочитаю ясность и реальность. Я с силой распахнул дверь, готовый дать в морду любому… и остановился…

За дверью был зал – точная копия того, где находился я, и так же освещенный ультрафиолетом. Мраморные столы, темнота за грязными окнами, железные каталки, на которых привозят сюда покойников.

Как будто передо мной поставили зеркало в человеческий рост.

Запахов не было совсем. Но дышать… приходилось делать усилие, чтобы вдохнуть воздух. Никогда не обращаешь внимания, как легко дышать в повседневной жизни…

Столы были холодные на ощупь. Но их было много. Бесконечно много. Одни белые, другие черные. Это не реально! Все вокруг было словно ненастоящее, словно сделанное. Но от этого не становилось легче, потому что этот нереальный, бредовый мир заполнил собою все вокруг. Потому что другого мира просто не было!

Столы превращались в клавиши рояля, на котором кто-то наигрывал реквием Моцарта.

Звуки растворялись в воздухе, который становился от этого все более плотным, и дышать было все тяжелее.

В кого превратился я, когда пытался бежать по своему собственному кошмару ?

Надо двигаться дальше, потому что всегда есть выход! Я побежал вперед. Ведь если за моей спиной вход, то выход можно найти в противоположной стороне. Помещение раздвинулось до неимоверных размеров. Такое бывает лишь во сне. Но я же не спал?

Я закрыл глаза, но увидел все тот же зал, с теми же столами, стенами и каталками. Открыл – та же картинка.

Бежать, сколько хватит сил! Пол был жутко скользкий, и я чуть не растянулся на нем, подвернув ногу. Чтобы не упасть – схватился за какую-то водопроводную трубу с краном. От возникшей боли я осознал, что не сплю. Окружающий мир тут же изменился. В бесконечной пустоте красноватым светом освещалось каменное возвышение. На нем лежал обнаженный человек. Абсолютно голый, безволосый и неестественно белого цвета.

Почему-то я разволновался. Мертвый человек на секционном столе. Я задержал дыхание и стал смотреть – дышит он или нет? Вдруг он еще жив? Я не понимал, почему для меня так важно, живой ли он? И может ли быть живой в царстве мертвых? Очень осторожно я подходил ближе…

Человек не шевелился. Грудная клетка застыла на последнем выдохе.

Если бы это был какой-нибудь триллер, то человек должен неожиданно вскочить! Но он оставался неподвижно лежать.

Еще ближе. Я уже могу рассмотреть его лицо…

Я вздрогнул и, наверное, закричал. Я стоял около мраморного стола, на котором лежал… я сам ! Я видел себя так отчетливо, как если бы включили операционную лампу. Мертвецом был я сам!

Неведомая сила развернула меня и отбросила к стене. Рукой я нащупал какую-то дверь. Не понимая, что делаю, я толкнул ее…

***

Покосившаяся деревянная дверь со скрипом распахнулась.

– Ну, так куда прешься? – хриплым голосом спросил коренастый мужик, загородивший проем. На грязноватый халат у него был накинут ватник. Пахло, впрочем, от него не перегаром, а довольно приличным одеколоном.

– К Богдану Ильичу, – ответил ему кто-то.

– А, к Франкенштейну! – ухмыльнулся он.

***

Что со мной происходит? Галлюцинация? Что, опять звонить Марго? Нет, не хочу… Ну не мог же тот, в кафе, который чили искал, бросить мне в пиво какую-то гадость? Я все-таки не лох чилийский!

Разум пытался реставрировать разрушенный видением мир.

А может, меня загипнотизировали? Как Степу Лиходеева? Это уже лучше. Я пытался вспомнить, что такое психокинез… Или все-таки Боря прав? Психотронное Оружие!

Что лучше – опухоль мозга, пси-воздействие или параллельные миры? Что там «Малхолланд драйв»!

***

Я стоял на площадке третьего этажа перед закрытой дверью, из-под которой выбивалась полоска света. Посмотрел на часы – 17:33. Где-то на улице выла собака. За дверью слышался какой-то шум. Я поднес было руку, чтобы постучать в дверь, но остановился. Вдруг возникла слабость, от которой задрожали колени, и чтобы не упасть, я оперся о дверь. Она под моим весом распахнулась, и я ввалился в комнату.

Глава 8.

– Московское время 19 часов, – сообщил низкий мужской голос. – Вы проспали полтора часа.

– Где я? – Глаза было не открыть, словно веки приклеили скотчем.

– Не хочу вас травмировать ответом, – произнес тот же голос. – Сейчас сниму повязку…

Ага. Это был не скотч. Обычное мокрое полотенце на глазах. Кстати, левый почему-то болел.

– Так где я? – я, наконец, продрал глаза и тут же зажмурился: яркий свет от настольной лампы был направлен на меня.

– В морге. Только не делайте поспешных выводов! Вы упали и ударились. У вас может быть ретроградная амнезия, и вы не помните последних событий.

Амнезии, которую предсказывал Богдан Ильич, патологоанатом морга, у меня не было. А жаль! Кое-что мне бы хотелось забыть…

Сном это явно не назовешь. Какой-то провал в небытие. Вначале я упал в обморок, а затем заснул. Любезный доктор уложил меня на кушетку, где я и провалялся полтора часа. Сон без снов. Затем он напоил меня чаем, придавшем немного сил, и я напомнил ему, что пришел поговорить о Шималовой. Разумеется, о видениях, после которых я упал в обморок, я не упоминал.

Патанатом, как и говорил Борис, выглядел впечатляюще: высокий, худой, с лысой крупной головой. Густая борода его была растрепана. А глубоко посаженные карие глаза блестели за стеклами очков.

Я понимаю, почему санитары обзывали его Франкенштейном… Впрочем, внешность, как это часто бывает, оказалась обманчивой. Доктор был добр и гостеприимен.

Богдан Ильич рассказал мне о результатах вскрытия, но я уже знал от Бориса, что основной причиной смерти была не травма, а странное кровоизлияние, случившееся у нее, видимо, в тот момент, когда она была на собрании секты. Но мне нужны были подробности.