Виктор Кабакин - Черный квадрат и «белый китаец»

– Глянь сюда, ядрена вошь, – это было любимое выражение начальника, – я тебе сейчас наглядно покажу, как надо работать.

И он рисовал на бумагу карандашом квадрат.

– Этот квадрат – дело, которое мы раскрываем. Все, что лежит за этим квадратом, нас не касается. Нас интересует только то, что внутри, и здесь мы должны знать все, до самых, как говорит известная телереклама, кончиков. Пока же квадрат для нас сплошное белое пятно. Но когда он из белого превратится в абсолютно черный, – тут он жирно заштриховывал квадрат, – и нам все в нем станет ясно, вот тогда мы будем радоваться, есть шашлык и запивать его молодым вином. Понял, ядрена вошь?

Этот симоняновский черный квадрат стал впоследствии для Корнева некой путеводной звездой в работе. И когда он узнал о художнике, который для себя и других тоже открыл «Черный квадрат», превратив его в высшее достижение своего творчества, то, естественно, не мог остаться к нему безразличным.

Выставка помещалась в красивом бирюзового цвета здании второй половины ХУШ века, бывшем Путейном дворце Екатерины Великой, построенном Потемкиным накануне путешествия царицы на юг. В советское время дворец заняли местный краеведческий музей и картинная галерея. Нынче их основательно потеснили коммерческие фирмы и киоски, расположившиеся на первых этажах дворца, а его ажурные окна были закрыты размалеванными рекламными щитами.

Народу на выставке было немного. Не то, что в Москве, где ажиотажный спрос на когда-то замалчиваемого, а затем вновь открытого художника, умело подогреваемый рекламой, создавал часовые очереди любопытных и интересующихся. Здесь вся выставка умещалась в двух небольших залах. Но самая знаменитая картина – «Черный квадрат» присутствовала, и сейчас вокруг нее толпилась небольшая группа людей, среди которых Андрей увидел Эдуарда Солнцева.

Друзья обнялись, со дня похорон они встретились впервые. Эдуард, показывая на молодых людей, пояснил:

– Это – мои ученики, коллеги, мастера-художники. Способные ребята. Я у них как бы за наставника. Постоянно приобщаю их к разным направлениям в искусстве, чтобы не теряли форму. Все новые выставки посещаем. А уж Малевича – сам бог велел. Ты, наверное, не знаешь, но лет сто назад он жил в Ореховске, правда, недолго, месяца два. Поговаривают, что у него здесь случился даже какой-то роман с местной девицей. По одной из версий, именно в нашем городе у него окончательно созрела идея «Черного квадрата» как высшего достижения учения о супрематизме. В память об этом событии сейчас и решили организовать в нашем городе его выставку. Знаешь, как сам Малевич охарактеризовал эту картину? «Прорыв в незнаемое!» Каково?

– Сильно, – согласился Корнев.

– Парни, вы пока здесь сами походите, а я с другом пообщаюсь, – скомандовал Солнцев, обращаясь к молодым людям.

Андрей и Эдуард, не торопясь, стали прохаживаться по залу.

– Как у тебя дела? Присмотрел какой-нибудь домик? – спросил Солнцев.

– Пока нет.

– Давай в это воскресенье встретимся у меня. Марина тоже придет. Там все и обсудим. У меня есть на примете неплохой вариант. А ты что, тоже интересуешься Малевичем?

– Так, зашел сюда случайно.

– И каково впечатление?

Андрей неопределенно пожал плечами.

– Нет, брат, ты не скромничай. Малевича надо знать. Это гений. Он считал себя властителем умов, имел массу последователей. Кстати, на аукционе в Лондоне одна из его картин ушла за восемьсот тысяч долларов. А когда-то его просто смешивали с грязью, как часто у нас делали. Посмотри сюда.

Солнцев подвел Андрея к картине «Уборка ржи».

– Видишь, крестьяне как будто заняты привычным делом – уборкой урожая. Но разве хлебные снопы они вяжут? Что выходит из их рук? Металлические трубы. Выращивали они живое растение, а получили в итоге мертвый металл. Разве это не символично? А сюда погляди.

Эдуард показал рукой влево, где висела картина «Дровосек».

– Дерево ли он рубит? Нет, из-под топора вылетают блестящие стальные чурки. Мир, окружающий человека, беспощаден, безразличен и холоден, как металл. Бездушие и зло настолько овладели людьми, что, сами того не ведая, они автоматически воспроизводят его. Как в таком мире жить человеку?

Корнев покачал головой, слушая Эдуарда.

– По-моему, твоя трактовка слишком печальна, – сказал он.

– Как и жизнь художника. Ведь он не признавал реалистическое искусство, пытался стать новатором в живописи. Он хотел изменить привычные представления о мире. И истинно верил, что мир является таким, каким он его себе представлял. Измененное сознание – явный признак гениальной, творческой натуры. Или, – Солнцев немного помолчал и сказал вдруг с усмешкой – болезненного воображения. Изменить сознание, кстати, можно и с помощью наркотиков.

– Причем здесь наркотики? – удивился Корнев.

– Это я так, к слову.

– А что ты скажешь про «Черный квадрат»?

– Всем известно, – снова усмехнулся Солнцев, – что черный цвет олицетворяет зло, силу тьмы. Все жестокое любит действовать под покровом темноты…

– Или всевышнюю скорбь и сострадание, – заметил Корнев, вдруг вспомнив черные от боли глаза Марины и ее траурный платок. – Все зависит от точки зрения

– Ты, пожалуй, прав, – согласился Эдуард. – Так тоже можно трактовать. Хотя художник считал, что его «Черный квадрат» – это дорога в бездонный космос. И вообще, последнее слово в живописи. Однако если все многообразие жизни и многоцветие мира можно уместить в обычном черном квадрате, значит, это – предел. Последняя черта. За которой ничего нет. И не будет.

– Эк-ка, куда тебя потянуло! – воскликнул Андрей.

– Это я так, – нервно засмеялся Солнцев. – Чисто философское толкование.

– А может, «Черный квадрат» – это окно в нечто такое, что каждый понимает по-своему: для кого-то это темная мгла, сплошная ночь, для другого – солнечный свет; земляничная поляна или непролазная топь, ласковая улыбка или звериный оскал, рай или ад… То, что увидишь в «Черном квадрате», что найдешь и возьмешь, зависит только от тебя, – заметил стоящий рядом благообразный старичок, который внимательно прислушивался к разговору приятелей.

– Интересная мысль, – воскликнул Солнцев. – Хотя, на мой взгляд, это все-таки окно в никуда… Извини, – тут же заторопился он, – к сожалению, я должен уходить. До встречи в воскресенье в моем доме. Там и отведем душу в дружеском застолье.

Он подошел к своей группе, которая оживленно спорила о какой-то картине. Спор быстро утих, и все дружно направились к выходу.

«Контактен, эрудирован, раскован, увлекательный рассказчик, но самоуверен и любит рисоваться. Что еще? Легко подмечает реакцию собеседника, и немедленно отвечает на нее. Правда, что-то его беспокоит», – верный своей привычке все анализировать, почти автоматически констатировал в уме Андрей, как бы подводя итог только что состоявшейся беседе с Солнцевым.