Виктор Юнак - Убийство с продолжением

Достоевский по-прежнему стоял в нерешительности.

– Весьма рад нашему знакомству. Читал ваши повести – они великолепны. А еще я хотел бы вам передать письма от вашего брата, сестер, посылки и поклоны от всей вашей родни и знакомых. Вот и Аполлон Майков вам письмо передал.

Достоевский задрожавшими руками взял письма и стал читать. Слезы навернулись на его глаза – четыре года он не имел никаких известий от родных. Глядя на него, и на самого Врангеля накатило чувство отчаяния, жуткой тоски и одиночества. Еще в процессе чтения писем Достоевским вестовой принес целую кучу писем из Петербурга и самому Врангелю от его близких, родных и друзей. Порывисто вскрыв их, он набросился на них и, читая, вдруг разрыдался: молодой человек впервые так надолго и далеко уехал от семьи, к которой был весьма привязан. Ему показалась невыносимой эта оторванность от привычного уклада и родного дома, и он испугался своего будущего. И вот они стояли друг против друга – каторжник и прокурор – и оба плакали. И вдруг Врангель невольно бросился на шею смотревшему на него грустным, задумчивым взором Достоевскому. Федор Михайлович обнял его, дружески похлопал по спине, как старого знакомого, пожал руку. Они долго беседовали в тот вечер, а при прощании пообещали друг другу видеться чаще. Так завязалась между ними дружба, которая сильно облегчила жизнь Достоевскому в Семипалатинске.

Врангель ввел его во многие «начальственные» дома Семипалатинска, предпринял героические усилия, чтобы Достоевскому снова дали офицерский чин, разрешили вернуться в Европу, дали возможность печататься, – одним словом, сделал все от него зависящее и независящее для полной амнистии писателя.

В январе 1856 года Достоевский получает звание унтер-офицера. И ему позволили переселиться из казармы на частную квартиру. Он расположился в доме семипалатинского старожила Пальшина. С хозяевами Достоевский был в дружеском общении. Квартира давала уединение и возможность литературных занятий. Именно с этого момента Достоевский и возобновил свои литературные работы, прерванные каторгой. Он очень много времени отдавал чтению и письму, даже по ночам. В казарму Федор Михайлович должен был являться только на занятия и в экстренных случаях, когда за ним посылали. Посланных Достоевский оделял деньгами, табаком и угощал чаем, если они приходили к готовому самовару. Поэтому вестовые охотно ходили к Достоевскому с поручением от фельдфебеля или другого начальства.

Хата Достоевского находилась в самом пустынном месте. Кругом пустырь, сыпучий песок, ни куста, ни деревца. Изба была бревенчатая, древняя, скривившаяся на один бок, без фундамента, вросшая в землю, без единого окна наружу. У Достоевского была одна комната, довольно большая, но чрезвычайно низкая. В ней всегда царствовал полумрак. Бревенчатые стены были смазаны глиной и когда-то выбелены. Вдоль двух стен шла скамья. На стенах там и сям лубочные картины, засаленные и засиженные мухами. От входа у дверей стояла большая русская печь. За ней помещалась постель Достоевского, столик и, вместо комода, простой дощатый ящик. Все это спальное помещение отделялось от прочего ситцевой перегородкой. За перегородкой в главном помещении стоял стол, маленькое, в раме, зеркальце. На окнах красовались горшки с геранью и были занавески, вероятно, когда-то красные. Вся комната была закопчена и так темна, что вечером с сальной свечой он еле мог читать (стеариновые свечи были тогда роскошью, а керосина не существовало). Более того, при таком освещении он умудрялся еще и писать ночи напролет. Была и еще одна «приятная» особенность его жилья: тараканы сотнями бегали по столу, стенам и кровати, а летом блохи не давали покоя.

Получив, таким образом, хоть какую-то свободу в своих передвижениях, Достоевский стал зарабатывать уроками математики, обучая поначалу ленивую, капризную и малоспособную девчушку Мельчакову. Она далеко не всегда выполняла задания своего учителя, но Достоевский был настойчив и всегда добивался желательных результатов. Нередко свою строптивую ученицу он оделял конфетами. Занимался Достоевский с ученицей, не снимая шинели, которой прикрывал недостатки своего костюма. При этом на уроках Федор Михайлович сильно и долго кашлял.

В октябре 1856 года Федор Михайлович был произведен в офицеры – он получил чин прапорщика. С этого момента Достоевский уже официально входит в офицерскую среду. Командир седьмого батальона, подполковник Велихов, был большой оригинал. Начиная служить кантонистом, он дослужился до чина подполковника. Любил выпить и в обнимку с солдатами ходил по гостям. Был большой хлебосол и любил принимать гостей. Кончил Велихов плохо. Растратив казенные деньги, застрелился. Велихов выписывал газеты и журналы, но сам не любил читать их. Узнав, что ссыльный рядовой Достоевский образованный человек, он пригласил его к себе на квартиру для чтения вслух почты. Нередко Велихов оставлял Достоевского обедать у себя.

Виктор Алексеевич Мышкин вернулся в институт каким-то взбудораженным, что не могло остаться без внимания коллег. Но на все их вопросы профессор либо не отвечал вовсе, будто не слышал, что к нему обращаются, либо отвечал как-то рассеянно и невпопад. Все это дошло до директора института, и он пригласил Мышкина к себе.

– Я смотрю, тебе не во благо пошла поездка в Ниццу, Виктор? У тебя со здоровьем все в порядке? Может, путевку в санаторий тебе оформить? Поедешь, отдохнешь, подлечишься.

– Ты знаешь, Андрюша, когда практически на твоих глазах убивают человека, к которому ты шел, да еще и убивают за то, что именно тебя интересует, у любого нормального человека, я полагаю, реакция будет такая же, как и у меня. Я просто в шоке. К тому же, как ты уже знаешь, меня с моими коллегами по командировке едва ли не обвинили в этом самом убийстве… Со мной чуть нервный срыв не случился.

– Вот я и говорю, давай тебе путевку в санаторий оформим. Куда-нибудь в Подмосковье. Или на юг хочешь?

– Андрюша, дай мне немного прийти в себя, а потом уже и про санаторий подумать можно. К тому же мне нужно срочно составить отчет о командировке для этого Карамазова, черт бы его подрал.

– Это как же ты о своем благодетеле отзываешься? – засмеялся директор. – Теперь я представляю, как ты обо мне отзываешься в некоторых кругах.

– Андрюша, перестань, дорогой. Я понимаю, что ты шутишь, но поверь, мне сейчас не до шуток. С одной стороны, конечно, человек хотел сделать доброе дело – выкупить рукопись неизвестного романа Достоевского, к тому же он обещал на какое-то время дать мне с этой рукописью поработать. Но, с другой стороны, по его милости и помимо своей воли я на старости лет вляпался в некую криминальную историю.