Юлия Алейникова - Золотой камертон Чайковского

– Модест был яркой личностью. Одаренный, решительный, внешне интересный, он ведь, знаете ли, из самых низов пробился, – не обращая внимания на капитана, рассказывала Мария Александровна. – Отец его на заводе Сименса простым рабочим до революции трудился, семья жила, сами понимаете, скромно, у Модеста еще трое братьев и две сестры было, все умерли, кто в революцию, кто в Гражданскую, кто в Великую Отечественную. Он ведь музыкой еще в детстве увлекся. Башмаки на улице чистил, чтобы на уроки музыки себе заработать, учился у какого-то пьяницы, что с ними по соседству жил, какой-то старый скрипач. А когда подрос, на завод пошел работать, к отцу, а по вечерам все равно музыке учился в клубе при заводе. Вот какая настойчивость, какой талант был у человека. В консерваторию он уже в зрелом возрасте поступил. У Модеста большой талант был, – сказала она со вздохом. – Жаль, что так рано ушел из жизни, мог бы еще много хорошего сделать.

– Вы любили его? – сообразил спросить Евграф Никанорович.

– Конечно, – просто ответила Мария Александровна. – Мы подружились еще в консерватории. Я, Модест, Ляля Коломина, она в войну погибла, Толик Гудковский, он был в нее страстно влюблен, но, увы, безнадежно, и Сема Альт. Правда, Сема скорее был сам по себе, так, прибивался к нам время от времени.

– А Минкин?

– Исаак Борисович тоже с нами учился, правда, курса на два помладше. Модест с ним близко уже после консерватории сошелся.

– А Тобольского вы как давно знаете?

– Да столько же, сколько и Модеста, они с Веней друзья неразлейвода. Еще с детства, родители их вместе на заводе работали.

– Ясно. А что же вы за Щеголева замуж не вышли, раз так любили? – вернулся к интересующей его теме Евграф Никанорович.

– Ну, во-первых, я любила его не так, а как друга, – улыбнулась прежней озорной улыбкой Мария Александровна. – А во-вторых, у Модеста была невеста, девушка с его родной Выборгской стороны, Зиночка, милая такая, они в одном доме жили. Она к музыке никакого отношения не имела и вообще была очень скромной и ничем не выдающейся, но Модест ее очень любил, и после окончания консерватории они поженились. Она погибла в войну во время бомбежки.

– А когда же у Анны Альт были отношения со Щеголевым?

– Думаю, уже после войны. В молодости она умудрилась Семку Альта подцепить. Он, знаете ли, своеобразный человек, капризный, болезненный, с таким свяжешься, всю жизнь будешь нянчиться. Вот Анна за ним и ухаживала. Встречала его после учебы, домой провожала. Потом женила на себе. Но вы же понимаете, какой нормальной девушке такое может понравиться?

– А зачем же она с ним связалась?

– Семен был талантливым пианистом, ему прочили большое будущее. Вот Анька и старалась, и в принципе живет себе не тужит, вот только всю жизнь на Модеста посматривает.

– Гм. А что же Щеголев?

– Да ничего. Во-первых, она жена его друга, потом, до войны, как я уже говорила, Модест был счастливо женат, а во-вторых, после войны он Лару встретил. И вообще, не знаю, может, у них и не было ничего, – в сомнении подняла глаза к лепному потолку Мария Александровна. – Хотя… Аня с Семеном жили у Модеста после эвакуации, их квартиру заняли во время блокады, так что им какое-то время пришлось ждать, пока жилье выделят. Может, у них что и было, не знаю. А, впрочем, был один случай, я о нем уже забыла давно… – наморщила лоб, вспоминая, Мария Александровна. – Это было в конце сорок шестого, я спешила домой с репетиции и встретила на набережной канала Грибоедова Модеста с Анной. Они стояли возле парапета и, как мне показалось в первый момент, целовались, но, когда я подошла ближе, они просто разговаривали, сказали, что ждут Семена. Правда, Анна тогда была какой-то неестественно румяной, да и Модест… он был как-то подозрительно возбужден. Но мне было тогда не до них, я быстро ушла. Так что, возможно, какие-то отношения между ними все же были.

– А потом он женился на Ларисе Валентиновне?

– Да, они познакомились под Новый год, в сорок шестом. Лара была молоденькой, восторженной, почти красавицей. А Модест уже зрелым человеком, не очень здоровым, с грузом потерь за плечами, – снова посерьезнев, рассказывала Мария Александровна. – Но знаете, после войны девушкам выбирать не приходилось, почти все Ларины ровесники погибли на фронте, так что ей, можно сказать, повезло. К тому же, мне кажется, она искренне в него влюбилась.

– А кем работала Лариса Щеголева до замужества?

– Если не ошибаюсь, училась в аспирантуре, что-то связанное с литературой, – с сомнением проговорила Мария Александровна.

– А Анна Альт, она работала, у нее была какая-то специальность?

– Да, какое-то время после замужества она еще работала в какой-то лаборатории. Может, в поликлинике? – предположила неуверенно Мария Александровна. – Она не любила говорить о работе, считала ее непрестижной.

– Скажите, а вы знали, что у Модеста Щеголева был золотой камертон, принадлежавший прежде самому Чайковскому?

– Золотой камертон? Что-то не припомню, – вновь задумалась Мария Александровна. – Нет, не знала.

Значит, Анна Альт работала в лаборатории, и романчик у нее со Щеголевым все же был, радостно потирал ладони Евграф Никанорович, покидая квартиру Марии Бессоновой. Сопрано оказалась бесценным источником информации.

Оставалось еще допросить Гудковского и Минкина.

– Что, с кем был роман у Модеста? – нервно сжимая и разжимая ладони, переспросил Исаак Борисович. Евграф Никанорович наведался к Минкину прямо в антракте концерта. Тот, счастливый, возбужденный, в концертном фраке, с охапкой букетов в руках, легко впорхнул в свою гримерную и растерянно замер на пороге, заметив сидящего в углу на стуле Евграфа Никаноровича.

Капитан, приземистый, кряжистый, в старом потертом пиджаке и давно не глаженных брюках, плохо вписывался в окружающую среду. Зеркало в обрамлении ярких ламп, пестрые афиши, напыщенные портреты известных артистов с дарственными подписями, цветы в вазах, вышитая старинная ширма в углу, кресло с резными подлокотниками возле туалетного столика. Изящный мир искусства. Поэзия. Евграф Никанорович же являл собой яркий образец наискучнейшей прозы. Серой, повседневной, лишенной искры привлекательности.

– Зд-драсте, – пугливо поздоровался Исаак Борисович, неосознанно пятясь к двери.

– Добрый вечер, товарищ Минкин, заходите, – пригласил музыканта Евграф Никанорович. – Проходите, вам же отдохнуть нужно в антракте. А я займу вас всего минут на пять, не больше, – пообещал капитан.

Минкин бочком вошел в гримерную, прикрыв за собой дверь.

– Скажите, у Модеста Щеголева был когда-нибудь роман с Анной Альт?

Этот простой вопрос поверг Исаака Борисовича в длительный ступор.