Татьяна Полякова - Детектив для уютной осени

– Вы обо мне говорите? – осведомился Меркурьев.

Емельян Иванович кивнул, приятно улыбаясь.

– А сами вы – Иммануил Кант, профессор Кенигсбергского университета, автор «Критики чистого разума» и основоположник немецкой классической философии?

– В этом нет никаких сомнений.

– Но это невозможно! – крикнул Меркурьев в отчаянии. – Сейчас день, и у меня точно нет галлюцинаций! Галлюцинаций нет, а вы есть! Как это объяснить?!

– Вася, перестань, – возмутилась Мура. – Или подожди меня в коридоре.

– Вы делаете ошибку, пытаясь объяснить все что угодно, стоя на одной-единственной позиции. Это невозможно. Материальный и сиюминутный мир вы рассматриваете с той же стороны, что и мир нематериальный и вечный. Почему? – Емельян Иванович посмотрел на Меркурьева. – Вам не приходит в голову сомневаться в существовании Полинезии, господин инженер?

Тот страшно удивился:

– Нет. А что, должно приходить?

– Вы же не видите Полинезию своими глазами, и все, что вы о ней знаете, сообщено вам посторонними людьми, доверять которым вы не можете, потому что не знаете их. И тем не менее не сомневаетесь, что она существует!

– Да, – согласился Меркурьев, ошарашенный такой примитивной логикой. – Но есть объективные данные – спутников, например.

– Вы видели эти данные самолично? Знаете, кто собирал их и обрабатывал? Вы летали на спутнике?

– Не летал, – признался Меркурьев.

– Но верите, хотя своими глазами не видели, – заключил Кант. – Отчего тогда вы не верите в то, что видите своими глазами?.. Отчего существование Полинезии кажется вам вернее, чем мое?

– Не знаю, – сказал Меркурьев. – В вас я не верю, потому что вас не может быть.

Кант засмеялся:

– Есть заблуждения, которые нельзя опровергнуть. Впрочем, мы утомляем фрейлейн. Что вы намеревались у меня узнать?

– Девушка, – начала Мура. – Ваш… коллега Фридрих Бессель говорил о девушке, которую нужно найти.

– Ах, да, да.

– Кто она?

Кант немного подумал.

– Все же очень холодное утро сегодня, – проговорил он задумчиво. – Буря принесла с собой холод. Так часто бывает в наших краях.

Он не пошевелил и пальцем. Раздался легкий хлопок, потом треск, и пламя побежало по сухим поленьям в камине. Вспыхнуло сразу, весело и сильно, словно огонь только того и ждал.

– Я уже видел этот фокус, – пробормотал Меркурьев.

– Нам привычнее с огнем, – пояснил Кант. – Мы жили, а рядом горел огонь – свечи, камина или печки.

Он протянул к камину сухие ладошки.

– Итак, девушка, – продолжил он задумчиво. – Она здесь, и она хранительница дома. Видите ли, мои юные друзья, сей дом не просто помещение под крышей. Это обиталище. На этом месте дом был всегда. Он неоднократно перестраивался, но я запомнил его именно таким. И его нужно сохранить, чтобы не произошли фатальные и трагические изменения. Мы со своей стороны тоже прикладываем усилия, но этого мало. Вам также придется приложить.

– Мы бы приложили, – сказал Меркурьев. – Если бы знали к чему.

– Нужно найти хранительницу и оберег. Соединенные вместе, они выправят положение. Точнее, даже не положение, а некий наметившийся перекос.

– Я ничего не понял, – признался Меркурьев.

– Как ее найти? – спросила Мура.

– Положение хранительницы передается по наследству, – сообщил Кант, пожалуй, печально. – Это единственное, что я могу сказать. Ищите наследницу дома.

– Подождите, – перебил философа Меркурьев. – Наследницу? Дочь Захарыча, что ли?

– Возможно.

– Но она живет в Москве уже тридцать лет!

– Откуда ты знаешь? – прошипела Мура.

– Оттуда, что Захарыч ее тоже ищет и найти не может.

– Она здесь, – сказал Кант. – Среди нас. Времени осталось маловато, и нужно спешить.

– Я в пятый раз слышу разговоры про то, что времени мало, – сердито заговорил Василий Васильевич. – Что это значит? Когда стрелки пробьют двенадцать, дом превратится в тыкву, а кучер в крысу?

– Примерно так, – согласился Кант. – Если в определенный момент наследница не заявит свои права, дом исчезнет сразу на всех осях – из времени и из пространства. Его обитатели погибнут.

– Когда? Сколько у нас времени в запасе?

– Как только ноябрь сменится декабрем. Декабрь – самое трудное время.

Меркурьев попытался вспомнить, какое сегодня число, и не смог.

– А камень? – спросил он. – Кто его попер?

Кант неожиданно засмеялся мелким, приятным смехом.

– Я не в силах, – он опять развел руками. – Не в силах ответить на этот вопрос. Вам придется установить истину самолично, без моего вмешательства. Вы забавный молодой человек. Вы не верите в меня, но хотите, чтобы я разрешил все ваши затруднения! Что-то еще, фрейлейн?

Мура поднялась и прижала руки к груди.

– Спасибо вам, господин профессор, – сказала она. – Я… мы постараемся.

– Я всегда утверждал, что женщины способны на многое, – заметил Кант. – Хотя удел женщины владычествовать, а мужчины – править. Владычествует страсть, а правит ум.

Мура сделала что-то вроде неловкого книксена и потянула Василия Васильевича за рукав.

– Ступайте, – сказал Кант, доброжелательно кивая.

– И еще я не понял, – пробормотал Меркурьев на прощание, – при чем тут Полинезия?

Кант опять засмеялся, а Мура вытолкала Василия Васильевича в коридор.

– Что ты к нему привязался? – прошипела она за дверью. – Что ты хочешь, чтобы он тебе сказал?! Преступник такой-то, имя, фамилия и отчество, деяния подпадают под статью за номером таким-то УК РФ? Изумруд украден лицом сяким-то, прописано лицо там-то и там-то?..

– Хорошо, если бы он это сказал!..

– Откуда ты знаешь про дочь хозяина?

– Он сам мне рассказал. Подожди секунду.

Сбежав с лестницы, Василий Васильевич подошел к готическому окну. Давеча он поставил на подоконник «Философию Канта» в самом углу.

Сейчас «Философия» лежала на столе раскрытая, страницами вниз.

– Я даже смотреть не стану, – вздохнул Василий Васильевич, а Мура взяла книгу и заглянула. – Страница пятьдесят семь. «Философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий!» Точно?

– Точно.

– Нет, вот скажи мне, при чем тут Полинезия?

В это время со стороны гостиной послышались шаги и в вестибюль вышел хозяин.

– Василий Васильевич, – сказал он, словно долго искал Меркурьева и наконец нашел. – Подойди к телефону, сделай милость. Тебя все утро спрашивают, а я не знаю, где ты есть?

Очень удивленный, Меркурьев подошел к конторке вишневого дерева, где лежал увесистый гроссбух с именами постояльцев и стоял допотопный телефон с толстым шнуром в оплетке из крапчатой ткани. Меркурьев потрогал шнур и приложил к уху тяжелую эбонитовую трубку.

– Василий, привет, – сказал в трубке незнакомый голос.