Татьяна Устинова - Пояс Ориона

– Кондрат Ермолаев он. Смирный мужик, но вчера тоже чего-то разошёлся!

– В смысле?..

– Ну, они почти подрались, – выговорил Герман неохотно. – Как в сериале, которые ты пишешь.

– Саш, я не пишу плохих сериалов!

– Значит, как в хорошем сериале подрались! Почти.

– Но не подрались?

– Чтоб Кондрат женщину ударил?! Но послать … послал. И она уехала.

Тонечка налила ему ещё воды и подсыпала льда из ведёрка.

– Ну, муж и жена одна сатана, – сказала она задумчиво. – Всякое бывает…

– Я, видишь ли, к семейным сценам непривычный, – он вдруг улыбнулся. – Ты же мне не закатываешь!

– А она прям … закатывала?

Герман кивнул. Он шумно хлебал воду из стакана.

– А когда она уехала, мы уж всерьёз за дело взялись. Я вообще не помню, на чём ехал, кто меня вёз, как я в лифт зашёл. Яблоки помню, Кондрат за ними в погреб лазал.

– А как ты корзину на голову надел, помнишь? – не удержалась Тонечка.

– Ты её выдумала, эту корзину? Чтоб уж окончательно добить?

Тонечка засмеялась.

– Саш, даже я такого не выдумаю! Но это была картина!

– Всё, проехали.

Тонечка промолчала.

…А вот и не проехали, Сашечка, милый! Я теперь эту корзину тебе всю оставшуюся жизнь буду поминать, и ты об этом прекрасно знаешь! Стыдно тебе? Вот и хорошо, вот и постыдись всласть, от души!..

Зазвонил телефон, и супруги стали синхронно озираться по сторонам.

– В дублёнке, – определил Герман. – В кармане.

Тонечка вытащила телефон и подала ему. На экранчике светилась надпись «Ермолай». Лёгок на помине! Он первоклассный повар, нам это известно. Должно быть, опохмелиться нечем. И ухаживать некому, Гелла-то была послана и уехала куда послали!

Герман нажал на телефоне громкую связь и откинулся на подушки.

– Са-ань? – проговорил из трубки грубый, словно больной голос.

Тонечка остановилась и посмотрела на телефон. Что-то случилось, моментально поняла она.

Герман ничего такого не понял.

– Кондрат! Здорово! Ты только глаза продрал?..

– Нет, – ответили из трубки. – У меня тут… беда, Саня. Давай ноги в руки и ко мне.

Герман сел, схватил трубку и поднёс к уху.

– Кондрат!.. Алё! – Посмотрел на экран и перевёл взгляд на жену.

– Я тебя отвезу, – сказала Тонечка.

Первоклассный повар жил неблизко, почти в пригороде Нижнего. Гиппопотамистую, тяжеленную машину мужа Тонечка водила не слишком уверенно, а Герман нервничал и торопил, и по дороге чуть было не приключилась та самая семейная сцена, к которой он был непривычен.

Один раз свернули не туда, оказались на пустой, присыпанной снегом дороге, которая петляла по мокрому лесу. И сигнал навигатора, ясное дело, пропал. Почему-то этот самый сигнал всегда пропадает в самый неподходящий момент.

Пришлось возвращаться к развилке, перезагружать программу, ждать.

– Я тебе говорил, не сюда! Я вчера не так ехал!

– Саш, я не знаю, как ты ехал, но адрес я правильно завела. Если ты мне правильно назвал!

– Дай я посмотрю!

Тонечка закатила глаза и сунула ему телефон.

«Поверните направо, – командовал телефон невыносимо самодовольным женским голосом, – через триста метров развернитесь!»

– Ты что, обалдела?! – зарычал Герман на телефонную женщину. – Посёлок Заречный, дом сорок один!

Тонечка отняла у него телефон.

«Поверните направо», – повторила женщина-навигатор.

Тонечка повернула, как было велено, и вскоре впереди замаячил указатель «Заречный 1,5» и стрелка.

– Вот этот поворот помню, – сказал Герман.

– Молодец, – похвалила Тонечка.

На тихой улице дремали за заборами справные домишки, каменные, двухэтажные. И дорога была почищена, и переулки тоже. Видно, в посёлке Заречный хозяйничали со знанием дела и от души.

– Где-то здесь, – сказал Герман, всматриваясь в заборы.

– Подожди, ещё не доехали!..

Они въехали в переулок, и Тонечка притормозила. Ворота дома номер сорок один были распахнуты настежь.

– Он что, куда-то утром ездил с такого похмелья? – спросила Тонечка. – Или жена вернулась?

– Откуда я знаю, – огрызнулся Герман. – Заезжай давай!

Посередине двора стояла красная машина, молотила движком. Передние двери и багажник открыты.

– Ну вот! Жена и вернулась! Две минуты назад! Опять скандалить понеслась, даже двери не закрыла.

– Нет, машина давно стоит, – проговорила Тонечка настороженно.

– С чего ты взяла?!

– Крыша и багажник снегом присыпаны, видишь?.. А капот мокрый, он же горячий, снег на нём тает…

Герман выпрыгнул, огляделся по сторонам, покричал:

– Кондрат! Ты где?! – И прислушался.

Никто не отозвался.

Тонечка выбралась с водительского места и потянула за собой рюкзачок. В рюкзачок она напихала воды в бутылках, сколько влезло, и аптечку.

Герман заглушил работающий двигатель в красной машине, сунул в карман ключи. Сразу стало очень тихо, как и положено зимой в деревне. Он захлопнул дверь и пошёл к дому, продолжая на ходу оглядываться.

– Не нравится мне всё это, – пробормотала Тонечка. – Что-то здесь не так…

Большой лохматый пёс выбрался из будки, за ним тащилось сено, как видно он спал на нем, отряхнулся и вопросительно брехнул.

Тонечка оглянулась:

– Ты мой хороший! – сказала она псу. – Что-то у тебя вид заспанный! Ты охранный пёс или нет?

– Тонечка, давай за мной!

– Я иду, иду!..

В дом вели двойные двери, по виду старинные, на поверку оказавшиеся новомодными – металлические, с тяжелыми хромированными задвижками, почти банковские.

Тонечка недоверчиво посмотрела на двери. Видимо, повар чего-то боялся. Или это его жена, звезда шоу «Любит – не любит», боялась?..

– Кондрат, алё! – проорал Герман из прихожей. – Ты где?!

– Осторожней, Саня, – отозвался из глубины дома больной голос, который Тонечка сразу узнала. – Иди кругом, прямо не ходи!

Александр Герман замер на пороге комнаты, мельком оглянулся на Тонечку.

– Тоня, иди в машину, – велел он.

Но она уже заглянула, конечно.

Большая комната на три окна была разгромлена, словно в ней дрались стенка на стенку. Пол усыпан битой посудой и какими-то круглыми деревяшками – Тонечка не сразу сообразила, что это ножки от стульев. На светлом ковре, сбитом в сторону, тёмные пятна, много. Неровные, острые, страшные осколки стекла возле старинного буфета, из которого выбиты дверцы, закапаны чем-то красным. Кровь? Ветер колышет занавеску на распахнутом окне, на подоконнике перевернутые цветочные горшки, батареи засыпаны землёй.

– Кондрат, мать твою!

– Я здесь, на кухне.

Большая комната была разделена на две условные части – кухню и столовую, и та часть, где располагалась кухня, тоже имела выход из прихожей.

Возле гигантской плиты стоял высоченный мужик в тельняшке. Рыжая всклокоченная борода словно светилась в полумраке на фоне бледного, в голубизну, лица.