Татьяна Полякова - Новогодняя коллекция детектива

Маша горестно кивнула:

– Злой был, как нильский крокодил. Даже не поговорили толком. Это он из-за тебя переживал, Сашка… А теперь он пропал, пропал… И я его, наверно, больше не увижу…

– Заткнись, дура! – неожиданно вспылила Александра. – Он жив и здоров, конечно! Если бы его хотели убить, убили бы на месте! Подержат и отпустят, особенно если выкуп наши заплатят.

– Так ты из-за Вешнепольского ревешь? – удивилась Лада. – Он у тебя аспирин покупал?

– Он, – сказала Маша и улыбнулась, утирая кулаком слезы. – И алкозельцер. Он говорит – дайте что-нибудь от головы. А я ему – хотите цианистого калия?

– А он? – тупо спросила Александра.

– А он говорит – нет, мне пока что-нибудь полегче… За калием я попозже приду…

Лада подошла к дивану, на котором они рыдали, и посмотрела по очереди на обеих подруг.

– Что? – спросила она.

И тут они захохотали. Все втроем. Они хохотали так, что снизу стали стучать по батарее полоумные соседки, которых раздражал даже звук отодвинутого стула. Они корчились от смеха и катались по дивану. Они утирали слезы и кашляли, не в силах остановиться. Они взглядывали друг на друга, опухших от слез и горя, и хохотали еще громче.

Назло врагам.

Назло соседкам, полевым командирам и Вике Терехиной.

Ничтожество Победоносцев в качестве врага даже не рассматривался.

Отсмеявшись, они некоторое время молча полежали на диване.

– Пойду кофе сварю, – сказала Александра будничным голосом. – Сходи, Мань, за мороженым, как самая трезвая. Или за тортом. Только у меня денег нет.

– Зато у меня тьма, – таким же будничным голосом отозвалась Лада. – Я тебе сейчас дам…

– Нужно привыкать, – сказала Маша, когда они пили кофе, очень горячий и очень крепкий, – Александра умела заваривать кофе. – Как-то нужно взять себя в руки, Сашка. И тебе, и мне, и Ладе. Вика небось уже пронюхала, что она у тебя живет. Следующим номером ее уволит…

– Меня не уволит, – заявила Лада с полной категоричностью. – Меня невозможно уволить.

– Почему же? – язвительно спросила Маша.

– По кочану же, – тем же тоном ответила Лада и тряхнула своим необыкновенным бюстом. – Меня Васятка завсегда прикроет.

Васяткой звали ее нового, недавно приобретенного любовника из самых «верхов». Очевидно, с Васяткой не могла справиться даже всесильная Вика.

– Что с работой-то будем делать? – спросила Маша. – Куда бросимся? А, Сань?

– Шут его знает, – равнодушно ответила Александра. Денег у нее не было вовсе. Два последних дня ее кормила Лада.

– Можно, конечно, попытаться и на телевидение, но когда поспокойнее станет, не сейчас. Правильно я говорю, Ладка?

– Ну, Вешнепольский, наверное, и сейчас бы взял, но его нету, Вешнепольского… Так что надо где-то на стороне искать…

– На какой? – осведомилась Александра устало.

– Что – на какой?

– На какой стороне искать, я спрашиваю? Я умею только кино снимать и тексты к нему писать. Могу еще фартуки шить. А больше ничего…

– Хочешь, я поговорю с тетей Лидой?

Машина тетка заведовала аптекой, в которой она работала.

– Мань, я ничего не умею. Даже бутылки мыть. Разве такого работника кто-нибудь возьмет – будь это даже твоя тетя? И отстань от меня, мне нужно как следует оплакать мое телевизионное прошлое… – Внезапно голос у нее дрогнул и сорвался. Слеза капнула в чашку. Девчонки отвернулись.

– Мне нужно научиться жить без него, – продолжала Александра. – Это же наркотик, Мань, спроси хоть у нашей гетеры. Я каждый день слышала себя по телевизору. Я брала интервью у министров и вице-премьеров или вон у Ладкиного Васятки. Мне трудно… привыкнуть к мысли, что больше ничего этого в моей жизни не будет. Никогда. Никогда…

– Да пошла ты!.. – Лада вскочила и в волнении плеснула себе еще кофе. – Все забудется. Ты же знаешь, что такое наша среда. Все возникает из ничего и уходит в никуда. Через месяц никто ни о чем не вспомнит!

– Вспомнят, если Вике будет нужно, – рассудительно сказала Маша. – А значит – что?

– Что? – хором спросили Александра с Ладой.

Они привыкли, что Маша Вершинина всегда находит выход из положения. В школе она была самой умной и побеждала на всех олимпиадах, как по физике, так и по литературе. Она решала за них контрольные и выдумывала необыкновенные истории для бабы Клавы, когда требовалось «прикрыть» очередной поход в ветлечебницу.

– Нужно придумать что-нибудь, чтобы… ваша… Вика. – Маша никогда – боже сохрани! – не позволяла себе материться, в отличие от Лады, любившей щегольнуть фразочкой поцветистей. – …Ну, чтобы она поняла, что ты не имеешь на этого козла никаких видов.

Лада с Александрой переглянулись.

– Блеск! – восхитилась Лада. – И как это сделать?

Но Маша не заметила иронии. Захваченная новой идеей, она повернулась к подругам, глаза у нее блестели.

– Пока она считает, что ты преследуешь этого козла, житья тебе не будет. Как все истерички с маниакально-депрессивным синдромом, она может убедить себя в чем угодно.

Все-таки Маша закончила почти медицинский институт и в терминологии разбиралась здорово.

– Ну, ну!.. – поторопила нетерпеливая Лада.

– Нужно убедить ее, что он тебе совершенно не нужен, только и всего. Что тебя от него тошнит. Что ты не можешь видеть его мерзкую гладкую рожу. Что последний бомж тебе милее и роднее, чем этот… типус.

– Замечательно! – похвалила Александра. – И как же мне это сделать?

– Побыстрее выйти замуж! – провозгласила Маша и с торжеством поглядела на ошарашенных подруг. – Ну, в смысле, развестись, конечно, сначала.

– Конечно, – согласилась Александра, – сначала мне придется развестись…

Они не знали самого главного: ей предстояло не только развестись, но и сделать аборт.

Развели их очень быстро, за час.

Аборт занял полтора.

За вещами бывший муж прислал шофера, унизив ее еще и этим. Теперь можно было с уверенностью утверждать, что в курсе дела все, даже шоферы.

Разговаривать с ней ее бывший муж не стал, хотя, непонятно зачем, она сделала такую попытку.

– Мазохистка! – сказала ей Лада. Но Лада не знала об аборте…

На кредитной карточке у Александры были кое-какие деньги, что позволило ей заплатить за наркоз в хорошем медицинском центре.

После аборта никаких дел в жизни у Александры не осталось.

Конечно, можно было держаться, вспоминая Викино лицо, когда та говорила, что Александра не даст теперь прохода несчастному Победоносцеву. Можно было держаться, думая о Вешнепольском и Маше.

А потом, в какую-то минуту, держаться стало невозможно.

Спать было невозможно, есть тоже невозможно, поэтому Александра не спала и не ела.

Не вспоминать тоже было невозможно. И она вспоминала, разрывая себя этими воспоминаниями, разъедая собственное воспаленное сознание.