А. Миров - Раз-раз, зато не Микаэль

– Лул сказала, что девочку повесили.

– Удивительно. Было бы, если бы она сказала что-то другое.

– Не шурши! Я тебя похвалить хотел. Ты молодец. Отлично поработал.

– Принято. Где Сныть?

– Дома валяется. Вчера обожрался в лесу.

– Теперь природа рвётся наружу.

– Бестолочь. Глаз да глаз за ним. А ты чего хотел?

– Хотел про участкового поспрашивать.

– Так давай я тебе его вызову!

– Не, мне бы про него, а не от него. С ним потом.

– Он, кстати, признался, что девочку из-под ивы взял. Говорит, перенёс, чтоб в озеро не смыло. Наказать?

– Похвалить. Если бы смыло, было бы суетнее.

– Чё думаешь?

– По городку ещё покататься.

– Не доверяешь Карапетянычу?

– Доверяю. Если мальчишка местный. Если приезжий, то надо посмотреть места, куда Карапетяныча не пустят.

– А, если он из села? Ты же говорил, что девочка из дачников.

– Передумал. Она совсем не загорелая. Если только вчера приехала, но тогда не вяжется это быстрое знакомство с убийцей. Скорее она из здешних.

– Или труп привезли.

– Вряд ли. Надо быть местным, чтобы знать нюансы территории. Да и слишком это рискованно – тащить труп через весь лес.

– Ну да, – согласился Бык, почесав затылок. – Я к себе пойду.

Теплов что-то ещё говорил, но всё осталось с ним. Я отключился. В глазах потемнело. Это не обморок. Это ночь, время, когда свидетелям положено спать. Но какой-то любопытный мальчишка видел, как луна гладит застывшее лицо. Как вокруг кукольной шеи извивается верёвка. Как обмякшее тело зависло меж небом и землёй….

Я вынул из кармана ключи от авто. Мысленно нажал на педаль газа. Вождение успокаивает. Нужно установить хозяина верёвки. Но это потом. Сначала найти свидетеля.

Улицу жгло вчерашним солнцем. Прохлада возвращаться не планировала. Я сел в машину, открыл окно. Поехали.

Ретретинск выглядел как и положено выглядеть, когда звание столицы не светит ближайшую вечность. Всё, как и везде. У приезжих особых проблем с адаптацией не возникнет. Особенно у тех, кто пожалует прямо из 80-х годов прошлого столетия. Будни стираются о трудов твердыню. Выходные, как правило, длятся ровно до полудня. Опосля аборигены разбегаются по делам, не уместившимся в прошедшую пятидневку. Кто вальяжно шествует в центральный и по совместительству единственный парк, чтобы там придать ногам ускорении да подбодрить коленные суставы. Ведь мода, как известно, границ не знает. И пусть умные часы с мудрыми мотивациями границу Ретретинска не пересекали, бабушкин компот, дедушкины кеды и оставшиеся с Олимпиады-80 лыжные палки вполне себе прекрасные детали для здорового образа жизни. По крайней мере, хватает на то, чтобы высокомерно поглядывать на скамеечных сидельцев и прудовых уточек кормильцев.

Те, кому по душе впечатления, отправляются смотреть на толстеющих с хлебушка водоплавающих птиц, худеющих от зависти кедовых бегунов и палочных шастунов. Иные расслабляются в зале центрального, аки парк, кинотеатра, устремляются на повышающие самоуважение курсы или разбредаются промеж музеев, коих здесь ажно две штуки. Визитёру, особливо тому, кто из города, может показаться, что культурных ценностей тут кот наплакал. А вот гостям из деревень, рассыпанных вокруг, всё очень даже нравится. У них ведь по адресу коты да кошки, глядючи вокруг, плачут так, что ковчег в пору строить. И наверняка бы построили, люд-то работящий, компьютеров не ведающий, но вот мешают им водка разлитая да поля разворованные. А для культурного обогащения препятствий нема, потому селяне частенько наведываются в Ретретинск дабы вдоволь налакаться одухотворением.

Первый храм культуры и отдыха, ежели вести отсчёт по старшинству, представляет собой классическую избушку с тлеющей под звёздами черепицей, растрескавшимися брёвнами и подвыпившими ставнями, что жалуются на судьбинушку, едва удастся застукать крадущийся мимо ветер. Ассортимент – сплошь поделки когда-то живших здесь людей: живших до того момента, пока преступный закон не сослал их в темницу долгосрочного пребывания, откуда они и шлют в родной край выточенные из буханки ложечки, слепленные из мякиша чётки и прочие артефакты мукИ и неволи.

Второй сосуд с искусством обосновался внизу пятиэтажного здания, что по меркам городка приравнивается к фойе небоскрёба. Посвящён музей личности и деяниям выдающегося политика и отчаянного либерала, твёрдо стоящего в оппозиции к власти, Петра Витальевича Заманухина. Жители городка давно не маются пустыми вопросами, на вроде, что это за фрукт и какого овоща ему целое помещение отвели, когда егойную физиономию по телеку не кажут. Да и чего серое вещество попросту тормошить, вдруг оно как сельская водка и деревенские поля имеет свойство заканчиваться? Тем более все ответы пропечатаны в названии учреждения: музей имени Заманухина П.В. – известного политика тире оппозиционера тире либерала. И каждый, кто осилил ту надпись, бодро отпечатанную на принтере самой администрации, вполне себе представляет, почему сего деятеля лишают голубых экранов. А те, кто находит приклеенную синим скотчем за уголки: верхний правый и нижний левый, картонку элементом перфоманса, творимого Заманухиным в столице во имя простого народа, даже разделяют взгляды Петра Витальевича. Правда, самих взглядов никто в глаза не видел, но от фотографий, составляющих большую часть экспозиции, веяло непокорством и чуть-чуть лаком для волос.

По части посещаемости ретретинским музеям может позавидовать средней популярности столичный артист. В кассах билеты не залёживаются, экспозиция постоянно пополняется. Слабые преступничают, сильные судят. Тюрьма не терпит пустоты, а её содержимое, то бишь содержанты, дабы остаться в веках помимо сводок и личных дел, работают на славу, так сказать, отдают долги обществу по́том, кровью и чёрным хлебом.

Пока арестанты коптят застенки на благо отечества, Пётр Витальевич Заманухин, тот самый либерал-оппозиционер, чей скарб экспонатом зовётся, регулярно обновляет выставку имени себя при помощи аж самого мэра Ретретинска, старшего брата нашего Сныти. Глава городка, Гэгэ – еле слышно шепчет секретарша, печатая какой-нибудь важно-неважный указ, отъявленно пихает культуру в массы. Но не от избытка душевных порывов. Лоббирование загадочного Петра Ильича путается в жидкой кроне генеалогического мэрского деревца.

Местный предприниматель Заманухин, чья история начинается братьями Жил и Был, с детства очень любил тепло, посему стремился к нему аки железяка к магниту. Мальчиком грезил о море, в которое солнечный диск бросает лучи-кипятильники, а оно шипит на песке от удовольствия, обжигая ступни гуляк. Юношей тянулся к девушкам погорячее, чтобы могли разделить пылкость его сердца и остудить раскалённое желание чужого тела. Мужчиной, разочарованным в любви и горячительных напитках, искал, где бы нагреть руки. И нашёл. Устав мёрзнуть у скромного костра родного края, чьё тепло, если и чувствовалось, то едва-едва, Пётр Витальевич махнул в столицу, что искрилась возможностями и пламенела дензнаками. Не город – огонь. Жену и сыновей Заманухин с собой не взял, они к высоким температурам не привыкшие. Да и зачем тащить тлеющие паленья, когда сам намерен отжигать?