Данил Сазонтов - На задворках совести

Максим подъехал к панельному дому. Девятиэтажка мрачно возвышалась над его «Лексусом». Такую машину в подобных дворах не часто увидишь. Максим позвонил в домофон. Ему ответил женский голос. Он поднялся на шестой этаж. В дверях стояла рыжеволосая, маленького роста женщина в домашнем халате в цветочек. Своим острым носом она как бы обнюхивала Максима, а когда открыла рот, чтобы поздороваться, то показались кривые, желтые зубы.

– Привет, Максим, – писклявым голосом сказала она.

– Привет, Ларис, а Эдик дома? – спросил Максим, смотря ей через плечо в дверной проем, откуда веяло теплом.

– Дома.

– Позови его.

Лариса крикнула на всю лестничную площадку, но в квартиру так и не ушла. Появился Эдик. Измученный, с виноватым видом он вышел к Максиму. Лариса оставила их двоих на площадке.

– Короче, я как обещал, вот, – Максим передал Эдику конверт с деньгами, постарайся их потратить с умом. Устройся на работу. Тебе с этим помочь?

– Спасибо тебе, Максим. А есть какие-то варианты? – засиял от счастья лысый.

– Есть пара мест, куда тебя возьмут. Только обещай, что с наркотой ты сейчас же завязал.

– Конечно, конечно, – причитал лысый, аккуратно держа конверт, – я Гамбургу сказал, что ухожу. Все. Я чист.

Симолин сзади увидел ребенка. Мальчик лет трех-четырех бежал, подпрыгивая по коридору. Максим заметил у него что-то в руке. Сначала он подумал, что это игрушка, похожая на змею. Она извивалась у ребенка в руке и была сделана из резины. Мгновенье, и Симолин понял, что это такое на самом деле. Он резким движением оттолкнул Эдика в сторону.

– Ты чего? – ошарашил Лысый.

Эдик попытался оттолкнуть Максима, но у него ничего не получилось. Симолин быстрым шагом догнал ребенка и выхватил у того резиновую змею. Только эта была далеко не игрушка, а жгут, которым перетягивают руку, чтобы сделать инъекцию. Маленький мальчик, ничего не понимая, побежал к своей маме в гостиную. Максим развернулся к Эдику и начал трясти перед его лицом жгутом.

– Ты вообще уже, что ли? – закричал Максим.

Лысый ничего не отвечал и попытался выхватить жгут. Эту попытку пресек Симолин, резко одернув руку.

– Покажи свои руки, – Максим вцепился в руки Эдика и начал задирать ему олимпийку. Лысый не сопротивлялся, потому что понял, что это бесполезно. Симолин закатал ему оба рукава по локти, покрутил их, как на вертеле и произнес:

– Твою мать, Эдя, ты же наркоман конченый.

На руках Лысого, в районе сгиба, находилось множество следов от уколов.

– Максим, не сдавай меня. Я хочу быть с сыном, – тихо сказал Эдик.

В гостиной послышался грохот, а потом детский плач. Максим тут же побежал смотреть, что произошло. Лысый медленно закрыл входную дверь, вздохнул, так как понял, что сейчас будет. Он закатил глаза, поморщился, будто ему больно и пошел в зал. Там его сын стоял около включенного телевизора и плакал. Его жена лежала на полу рядом с диваном.

– Она что, тоже нарик? – зло спросил Максим угрюмо стоящего Эдика.

Но и без его ответа все стало понятно.

– Бедный ребенок… – проговорил Максим, когда склонился над Ларисой. Пульс прощупывался, просто доза оказалась больше обычной. Максим позвонил в «скорую» и милицию, предупредил, чтобы его коллеги связались с органами опеки.

– Максим, пожалуйста, – почти плача говорил Эдик. Он взял сына на руки и тот немного успокоился.

– Все уже. Раньше надо было думать. Тебе нужно лечиться, как и Ларисе. Вы ребенка угробите.

Вскоре приехала «скорая помощь» и увезла Ларису с передозировкой в больницу. Позже она оклемается и приступит к принудительному лечению. Эдика тоже забрали, а его сына органы опеки отдали в детский дом. Все расходы взял на себя Максим. Он стоял еще какое-то время в прихожей квартиры Эдика, разговаривал по телефону, договаривался о последних мелочах. Больше всего его заботила судьба ребенка. Симолин уже собирался уходить, но в коридоре его взгляд остановился на листовке. Она лежала на столике, рядом с которым вешали гости верхнюю одежду. Это была агитационная листовка кандидата в мэры Германа Робертовича Лифшица.

Сегодня утром видел дохлую крысу. Она спокойно лежала на канализационном люке вдоль дороги. Брюхом вверх. Такая беспомощная и не живая. Напомнила мне мою жену.

Этот город перестал быть тем, чем был еще какие-то три года назад. Это место было что-то вроде «Американской мечты». Каждый жалкий человек хотел переехать сюда в надежде на лучшую жизнь. Что я могу ему сказать? Добро пожаловать в мир беззакония, криминала, похоти, безрассудства. Все что этот человек в итоге осознает – это то, что переезд сюда, в эту дыру, была самая большая ошибка в его жизни. Эти улицы полны крови и насилия. И когда все это вспенится до пояса этим глупцам, они возопят: «СПАСИ НАС», а я прошепчу: «НЕТ…» Все эти политиканы, пустословы, какие-то борцы за права человека, все это чистой воды показуха. Я не верю в людей, в их искренность и честность. Что поделать? Сейчас такое время, что все катится в чертову бездну и никто не знает, что нас ждет впереди. Эти люди из элиты только на словах такие правильные и смелые. Я видел их настоящее лицо, они напуганы. Внезапно никто из них не знает, что сказать.

Сегодня ночью жена одного из чиновников была убита. После этого ее муж, этот толстосум, только сделает вид, что ему ее жаль, а потом найдет себе новую. Она лежит сейчас прямо под моими ногами, ничего не говорит. Тишина давит на уши. Лезвие ножа пробороздило ее шею. Тупая силиконовая кукла. Если бы я был больным ублюдком, то обязательно отрезал бы ей все ее выпирающие части тела. На нее противно смотреть в любом виде, но мертвая она хотя бы не может открывать свой гнилой рот. Тишина вокруг. В этот загородный дом было легко пробраться. Говорят, что тут камеры и охрана, но, если все делать с головой и немного продумать свои действия, я окажусь неуязвим. Милиция попытается провести расследование. Если никого не найдут, то повесят на невиновного человека. Но я расшевелю этих ублюдков, заставлю их делать свою работу добросовестно, а если нет, то этот город утонет в крови. Я очищу этот город от грязи. Я докажу всем и покажу настоящее лицо общества. Этот дневник – мое послание будущему поколению…

Являясь самым крупным городом в области, Гординск основался по обоим берегам реки Босары. В самом центре, напротив площади Свободы, раскинулось большое здание прокуратуры с позолотой на дверных ручках и развивающимися флагами-триколорами. Изначально здесь планировалось построить высотку, куда можно было бы расселять погорельцев, пострадавших от недавнего пожара. Кто-то поджег сразу пять домов одновременно. Люди гибли прямо у себя дома. Большинство, конечно, спаслось, но только потом главным их вопросом был: «Где нам дальше жить?». Для этих целей правительство города выделило земельный участок. В процессе постройки много денег попало в карманы каким-то людям, которые к Гординску даже не имели отношения. Забавно, что некогда планируемая девятиэтажка для проживания обездоленных, превратилась в прокуратуру. Дальше по проспекту располагалось множество маленьких магазинов и дорогих бутиков. Максим ехал уже не на «Феррари», поскольку на такой машине подъезжать к отделению милиции было бы не совсем корректно. Он ехал на скромной машине среднего класса. Он называл ее «рабочей». Симолин свернул с главной дороги и проехал мимо «Гоморры». Далее через минут десять, после серии поворотов и перекрестков, он оказался около ГУВД. Он припарковался и вошел в отделение. В этот день все коллеги устраивали прощание с Иванов Ивановичем. Его отправляли на пенсию. Крепкий широкоплечий мужчина с усами считался отличным опером и непосредственным начальником Максима. Симолин прошел в кабинет, где все поздравляли Ивана Ивановича.