Мария Бирюза - Бриллиантовый взрыв

Между тем беседа «сердешных друзей» продолжалась:

– Как твои успехи в том деле, разобрался? – деловито осведомился Антон Дмитрич.

– Заранее хвастаться не буду, – уклончиво ответил ее сосед. – А твои?

– Да вот, заводик себе прикупил, – смешно раздувая щеки, сообщил старик. – Отвоевал-таки у Абрамова. Он, видишь ли, тоже на него зарился, но я оказался умнее.

Мужик одобряюще покивал и протянул:

– Молоде-ец.

– Только вот забот с ним не оберешься. Не могу пока никак договориться с э… властью, – доверительно пожаловался Антон Дмитрич. – Кстати, как ты относишься к нашему новому губернатору?

– Ну, у меня к нему смешанные чувства.

– Смешанные чувства – это когда твоя теща несется в пропасть на твоем автомобиле, – Антон Дмитрич хохотнул и огляделся, будто кого-то искал, потом вдруг занервничал, заторопился. – Мне пора идти, а то моя дама недовольна, – он махнул рукой миниатюрной блондиночке, стоявшей у бара. – Может, заедешь ко мне на днях?

– А что? – спросил мужик.

– Да есть кое-какие мыслишки касаемо твоей бандерольки, ну ты понимаешь о чем я. Думаю, тебе будет весьма интересно, даже уверен.

– Ладно, загляну, – пообещал мужик.

Антон Дмитрич церемонно раскланялся, его пушистые пегие усы еще долго маячили над толпой. А недавний собеседник повернулся к Анне, и, как бы извиняясь, спросил:

– Вы тут без меня не скучали?

– Да нет, – честно ответила она, и тут же отругала себя за это… В кои-то веки особь мужского пола интересуется не скучала ли, а она возьми да и ляпни «нет». Так недолго и всех поклонников распугать. С другой стороны, зачем ей сдался этот «бандерольщик»?

Однако мужик и глазом не моргнул – просиял, будто она ему только что в любви призналась.

– Любопытно, кроме выставки нам сегодня приготовили еще что-нибудь этакое? – он усмехнулся. – Не может быть, чтобы такой вечер обошелся без музыки и плясок со звездами.

Пожав плечами, Анна в один прием допила остатки коктейля и тоскливо посмотрела в сторону выхода. Почему-то ей захотелось срочно убраться восвояси – идей для будущего шедевра «Портсигар – лицо мужчины» уже предостаточно, а любоваться на масляные лица и и пластмассовые пальмы – удовольствие то еще.

– Ну что, хотите еще выпить? – до наглости просто предложил незнакомец, заметив, что ее бокал пуст, и, не дожидаясь ответа, направился к бару.

Сжимая в руках букетик фиалок, Анна раздраженно смотрела ему вслед.

Ну все, это уже ни в какие ворота, нашел алкоголичку, подумала она, хватит, шампанское выдохлось, канкан-тюльпан не удался, опереттка дрянь, пора давать занавес.

Развернулась и только двинулась к выходу, как ее желание исполнилось…

Через считанные минуты по одному из кабельных каналов должна была начаться трансляция первой партии из шести в финальном матче шахматного турнира по нокаут-системе. Михаил Иванович Галемба придвинул к дивану два включенных на полную мощность обогревателя и, наслаждаясь теплом и покоем, расположился перед телевизором.

Пережидая предворяющий передачу рекламный блок, он раскрыл и стал пролистывать большую толстую тетрадь, в которую вот уже много лет записывал особо интересные на его взгляд тактические приемы, оригинальные ходы и варианты двойных или комбинированных нападений. А на экране чудо-таблетки сменялись чудо-кастрюлями и стиральными порошками…

С нетерпением взглянув на свои наручные часы, Михаил Иванович отстегнул браслет, снял их и перевернул – на оборотной стороне было выгравировано «Aditum nocendi perfido praestat fides», что в переводе с латыни означало «Доверие, оказываемое вероломному, дает ему возможность вредить».

Отец, человек старой закалки, всю жизнь прослуживший на таможне, вручил их ему в честь успешного раскрытия его первого дела. Тогда эта надпись показалась Мише чересчур многозначительной, пафосной, что ли, и он никому ее не показывал, стеснялся. Однако с годами слова, выбранные отцом, все больше ему нравились, он стал понимать их, а теперь всегда про себя добавлял «и на ничью не согласен».

Любовно потерев пальцем овальные буквы, Галемба положил свой талисман на стол и, задумавшись, провел рукой по седеющим волосам… Сколько же у него теперь на счету успешно раскрытых дел? Надо как-нибудь подсчитать – к уходу на пенсию пригодится.

Не все было гладко, конечно, но каждое дело, даже самое трудное, Михаил Иванович вспоминал с удовлетворением, кроме одного случая. Тогда он только пришел в МВД, был рядовым сотрудником и работал под началом следователя…

Однажды ему выпало участвовать в облаве. В одном институтском общежитии наркоторговцы устроили притон, и его группе предстояло задержать организаторов. Оперативники сработали удачно, только вот Мишу Галембу ранили, прострелили левую руку, в результате он лишился указательного пальца и половины среднего. Для молодого лейтенанта это было трагедией, ведь он родился левшой.

Долго, с упорством, он учился стрелять правой рукой и добился отменной меткости, а вот писать… почерк так и остался «труднопроходимым». Характер его после травмы тоже переменился, стал резким, упрямым, а за тридцать лет службы еще больше ожесточился и очерствел. За окном истошно взвыл ветер, и ледяная крупа залязгала о стекло… Михаил Иванович сжал в кулак искалеченную руку, чувствуя, как от этих звуков недостающие пальцы начинает покалывать, словно под ударами электрического тока. Достал из кармана пачку анальгина, который всегда держал при себе на такой случай – другие, более сильные средства не признавал, считал наркотиками – заглотнул таблетку и придвинул поближе один из обогревателей, тот, что слева.

Холода он не переносил органически с тех пор, как получил ранение, и эти фантомные боли, особенно зимой, доводили его до белого коленья. Врачи объяснили, что они практически не лечатся, а с годами могут даже усиливаться, вот он и спасался от них в морозы, раскочегаривая дополнительными радиаторами свою квартиру и служебный кабинет.

Откупорив баночку темного пива, Галемба отхлебнул добрую половину, крякнул от удовольствия и положил левую руку на обогреватель. Последнее время у него, следователя по особо важным делам, выдалось весьма горячим – только что отгремели новогодние праздники, и преступные элементы заодно с миллионами служащих «вышли на работу». К тому же его заместитель Лешка, талантливый парень, ушел в отпуск, и Михаилу Ивановичу приходилось везде успевать самому, так как он предпочитал ни на кого больше не полагаться, не доверял. Вчера он вообще вернулся домой только в три ночи, поэтому и решил сегодня позволить себе уехать домой пораньше, прямо с обеда, тем более, что очередное расследование было завершено.