Татьяна Устинова - Летний детектив для отличного отдыха

Волк, не сводивший с него глаз, весь напрягся, и мускулы у него задрожали.

– Никак гости у меня? – громко спросили совсем близко.

Из-за угла дома появился Федор Еременко в брезентовой куртке. Плетневу показалось, что идет он очень медленно, почти не двигается, и голос в голове отдавался как сквозь вату.

– Мик, нельзя! Гости дома, а хозяев нету! Вот ведь незадача какая!

Волк отвел от Плетнева страшные белые глаза, потрусил по газону, тоже очень медленно, приблизился к Федору и ткнулся носом ему в руку.

Федор потрепал его по загривку. Волк посмотрел на хозяина, задрав остроухую лобастую голову, потом фыркнул, неторопливо обошел его и сел с левой стороны.

– Ты чего застыл, как изваяние мраморное, Алексей? Или Мик тебя неласково встретил?

Плетнев перевел дыхание и вытер пот, ливший по шее.

– А ты разве не в курсе, что я собачек держу? – спросил Федор.

– В курсе.

– А чего ты за ворота полез, раз про собачек знал?

Плетнев, которому было решительно все равно, что подумает про него Еременко, сделал несколько шагов и сел на какой-то чурбак.

В поединке цивилизации и первобытности счет два – один.

– Ты напугался, что ли, Алексей?!

Плетнев поднял голову и посмотрел на Федора.

Воцарилось молчание, только коротко и шумно дышал волк, оказавшийся собакой.

– Я, пожалуй, поеду, – бесцветным голосом сообщил Плетнев и встал.

Федор пожал плечами:

– Езжай.

Алексей Александрович на ватных ногах побрел вдоль стены дома, и Федор негромко спросил вслед:

– А ты чего заходил-то?

Плетнев обернулся:

– Как порода называется?

– Американский акита. Я там агрегат твой чуть подвинул, а то он завалился, когда я заезжал.

Плетнев кивнул, все еще с трудом дыша, перешел засыпанный гравием двор, сел на велосипед и уехал домой.

Весь следующий день он ловко прятался от Элли – надо сказать, она его не искала, – и от оскорбленного самолюбия.

Полночи он придумывал «планы мести», при этом совершенно точно зная, что мстить некому и не за что, но воображение рисовало душераздирающие картины победы над Федором и его стаей в духе американских вестернов – «смит-вессон», пыль, ковбойские шляпы, лошади, противник повержен, а он, Плетнев, победителем гарцует над ним, катающимся в песке и в страхе закрывающимся руками.

Два – один, надо же!..

Были бы мы в городе, а не в этой чертовой дыре, я бы тебе показал, кто на самом деле победитель, а кто побежденный!.. Там другие правила и другие условия игры, в которых я понимаю уж точно лучше, там бы ты не посмел разговаривать со мной таким снисходительно-насмешливым тоном!..

Под вечер, кое-как договорившись с собой, будто все дело в том, что матч игрался на чужом поле, Плетнев поехал «кататься», чувствуя себя виноватым еще и в том, что так и не помог Витюшке класть трубы, хотя вроде бы обещал.

Он всегда выполнял свои обещания, очень гордился этим и знал, что заслуженно.

Про слепней он, разумеется, начисто позабыл, и опять пришлось поворачивать из леса обратно, как только они на него накинулись.

Да что с ним такое?! Даже со слепнями справиться не в состоянии!..

Он «катался» по пустынному шоссе довольно долго, старательно загоняя себя в состояние сильной физической усталости, как будто физическая усталость могла искупить или притупить чувство недовольства собой, и повернул назад, только когда из-за горизонта всплыла сизая махровая туча, проворно сожрала половину неба, а солнце целиком, и теперь оно светило из брюха тучи тревожными длинными лучами, как будто там прожектор горел.

Стремительно холодало, и с той стороны, откуда надвигалось свинцовое чудище, несло запахом близкого дождя, и ветер вдалеке крутил пыльные вихри.

Совершенно разбитый, Плетнев въехал на свою улицу и был остановлен «газпромом», то есть Терезой Васильевной, которая, как ему показалось, караулила под забором.

– Молодой человек! Молодой человек, стойте!

Плетнев остановился и обернулся.

– Зайдите к нам на минутку, я прошу вас!

Именно так выражалась в кино одна артистка, когда играла мизансцену с прислугой. Марфа, я прошу вас, поставьте самовар!..

Плетнев подумал немного, вздохнул, слез с велосипеда и подошел к воротам.

– Я слушаю.

– Нет, вы зайдите!..

Плетнев зашел.

В тесной комнатке, заставленной шкафами и столами, горело душное электричество и пахло невкусной едой, то ли щами, то ли подгоревшим маслом. На желтой скатерти под лампочкой без абажура лежала какая-то бумага, исписанная, как показалось Плетневу, с двух сторон.

– Вы присаживайтесь, – тоном все той же артистки устало сказала Тереза Васильевна и указала Плетневу, куда именно следует садиться.

Решив отыграться за все унижения хотя бы на ней, Алексей огляделся и плюхнулся вовсе в другое место, в кресло, до того неудобное и жесткое, что захотелось сразу же встать. Зря плюхался.

Еще очень хотелось холодной воды, очень много очень холодной воды, и под душ. Вот молодец Прохор Петрович, соблюдавший себя «в смысле чистоты», оставивший ему в наследство ванную!.. Вот спасибо ему.

Наверху что-то грохотало так, что Плетнев невольно посмотрел на потолок. Ему казалось, что из него вот-вот посыплется труха.

– Это Маратик занимается, – сочла нужным пояснить Тереза Васильевна. – Я все понимаю, ему скучно в деревне, и знакомства тут самые неподходящие, взять хотя бы эту Женю, которая к нам ходит! Мы ее принимаем, конечно, но… Другой молодежи все равно нет, а это хоть какое-то развлечение Маратику! Зато здесь очень здоровая обстановка в смысле экологии. В Москве же в прямом смысле нечем дышать, положительно нечем!..

Плетнев молчал. Он умел молчать выразительно.

На крючке висела давешняя бейсболка с повязанной поверх косынкой, и она заинтересовала Плетнева гораздо больше, чем Тереза Васильевна. Он встал, подошел и посмотрел. Хозяйка насторожилась.

Ну да. Вот и надпись по-английски «Международный форум ЦЕРН-2000».

– Вы посещаете международные конференции?

– Что? Какие конференции?

Плетнев повесил бейсболку на место.

– Очень красивая вещь, – сказал он и кивнул на косынку. – Откуда она у вас?

– Это Маратик подарил маме, – с гордостью сообщила Тереза. – Он внимательный мальчик, не чета современным! Мы с Региной очень старались правильно его воспитать, а воспитание, как известно, нелегкое дело, и оно должно приносить свои плоды. Когда воспитание приносит плоды, это сразу видно.

Плетнев вернулся в неудобное кресло и внимательно слушал про плоды.

Тереза Васильевна тяжко вздохнула и приложила пальцы к вискам.

– Дело очень серьезное, – продолжала она, выдержав подходящую паузу. – Я бы сказала, уголовное. Это в связи с нашими потерями.