Юрий Меркеев - Гердауэн. Рассказ

© Юрий Меркеев, 2020

ISBN 978-5-0050-6658-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Человеку более по душе самый глубокий ужас , чем естественное объяснение представшего ему призрака; он не довольствуется здешним миром, ему надобно увидеть нечто из иного мира, не требующее телесной оболочки, чтобы стать видимым…»

Э. Т. А. Гофман

Чернота непроглядная. Небо рвет клочьями. Разлетаются грязные слои, выворачиваются наизнанку, призраками несутся к земле, пугают, обманывают, растворяются на глазах, превращаются в пепел, планируют к земле, становятся летучими мышами, брызгают серым дождем. Исчезают, потом снова являются. Наверное, к такому капризному и неприветливому небу не зря приставили острые шпили церквей. Оцарапается мгла крестами, рассеется, быстрее осядет мокрыми кляксами. Все взаимосвязано в мире. В таких местах рождаются мрачные сказки.

Начало осени.

Звезд нет ночью.

Ветер набегает порывами, дергает листья кустарников, раскачивает кроны тополей, ускользает в промозглую даль поездных рельсов.

Поселок Железнодорожный расположен на холмах. Внизу черная речка, дамба и пруд. Сто лет назад на этом месте была мельница. Теперь – скелетообразная постройка из красного кирпича с черными провалами окон и готическими надписями. Краска истлела от времени, кирпич, напротив, затвердел, стал темнее и гуще. Чуть выше на холме – заброшенное кладбище. Старинная кирха на другом холме, в центре поселка. И каменная стела с высеченной надписью на немецком языке: «Gott mit uns» – бог с нами. Стела сохранилась еще со времен первой мировой.

Позади меня средневековый замок, в котором в 1991-м году повесился армянин, пожелавший стать «новым русским». Говорили, что он вез с собой чемодан сотенных купюр, чтобы приватизировать кусочек средневековой истории. В дороге случилась денежная реформа Павлова. Об этом предприниматель узнал только утром следующего дня. Улыбнулся дьявол: за одну ночь бурые купюры с монументальным ликом вождя превратились в красивые фантики. Армянин сошел с ума. Вылез на конечной станции седым и дряхлым, хотя входил в вагон черноволосым золотозубым красавцем. Реформа настигла его между Москвой и Калининградом. Обратила богатство в «пшик», а самого предпринимателя сожгла изнутри как проказа – мужчина почернел лицом, пожелтел глазами, побелел кудрями, добрался до старых конюшен своего замка, из которого хотел сделать придорожную гостиницу, выбрал балку покрепче, обвязал ее нарядным галстуком, влез в петлю и удавился.

Всю жизнь собирал, торговал на рынке цветами и складывал сотенные купюры в чемодан. Вынашивал мечту открыть в старинном немецком городке Гердауэне постоялый двор для немецких туристов. Туристы в конце 90-х и в самом деле пошли, только красавца армянина уже не было. Витал в эфирном пространстве поселка-тупика призрак сумасшедшего, пополнившего пантеон темных тайн старого городка. Иногда слышались жалобные стоны из подвалов знаменитого замка Тевтонских рыцарей 14-го века. Никто не знал тайну этих стонов и не хотел знать. Страшно.

*** *** ***

Пожилого туриста из Германии я однажды встретил возле соседского сарая, где старик-белорус выращивал свиней. Седой немец оперся на капот своего Мерседеса, курил трубку и плакал. Когда-то в этом месте был его дом. Но плакал он по другой причине: при входе в свинарник сосед уплотнил глинистую почву старыми гранитными плитами с заброшенного кладбища. Прочитывалась какая-то надпись: «Майн либе…» Вероятно , моей любимой жене . Отношение к чужим погребениям было разным – во времени, в географическом пространстве. В послевоенные годы особенно не церемонились. В 90-е стали восстанавливать и ухаживать за погребениями бывших врагов. Потом бывшие враги стали партнерами, затем друзьями – с политическим привкусом этого словца.

Упрочилось понимание своего места. Для молодого поколения чужая земля стала родиной.

Для поколений бывших хозяев эта земля – хранительница тайн.

Наверняка тут бывал в свое время немецкий гений Гофман. И мрачные образы его взрослых сказок рождались на этих землях. От Кенигсберга до Гердауэна всего сто верст.

Место испещрено тайнами. Старыми и новыми, и всегда мрачными.

Луна не жалует местных жителей. Звезды не пробиваются сквозь низкие клубни туч.

Поселок Железнодорожный живет во тьме. Фонарь болтается возле барака станционного магазина. Переезд отливает прыгающими огоньками семафоров, обнажает лысые черепки древней мощеной улочки. Камни отшлифованы веками, теснят друг друга, пузырятся, скрипят по ночам, стоят как сторожевики вечности.

Здесь нужно пить разогретое вино и писать мрачные сказки. А потом морочить голову чем-нибудь дремучим , бродящим по загустевшей, как смола, крови – пока еще не написанном.

В то время я только мечтал о сочинительстве.

*** *** ***

Лукавый дух занес меня в эту глушь. Имя этому духу – женщина, рыжая, как все ведьмы, распутная, с зелеными глазами. Влюбился в нее без рассудка, ушел из семьи, уехал к черту на кулички. Зачем-то захотелось обладать ею подальше от сотен любопытных глаз. Обладать в темноте. Под сводами сырой вечности. Как будто от этого антуража любовь ощущается острее. Действительно – кривой попутал. Приворожил. А когда произошло отрезвление, я увидел не очень молодую и не очень красивую женщину с крашенными жиденькими лепестками волос, полинявшим лицом с морщинками, сверкающими истерическим блеском глазами. Наверное, что-то похожее произошло с предпринимателем-армянином, который вез сюда ценность, а ценность вдруг обернулась мишурой. Сравнение неудачное, однако – почему же я сразу ее не разглядел? Единственное, что было по-настоящему красивым в ее лице – это зубы, крепкие, как у лошади. И лицо было слегка лошадиным. А зубы у нее были крепкие и красивые потому, что любовник был зубной врач. Влюблялась часто и крепко. Рассказывала мне о своих любовниках. Будоражила кровь, а я наивно думал, что влюблен в нее по уши.

Влюбленность, впрочем, была – она гнездилась в районе солнечного сплетения. Выше не поднималась. Хватала крепким крючком, вкладывала сгусток энергии в обойму, стреляла до глухоты быстро.

Прошла она тоже скоро. Так бывает. Рассеялась в эфирном пространстве ненаписанной сказки. Истекает из души только то, что вызревает годами, десятилетиями.

Так я ей потом и сказал:

– Наши отношения – не роман. Рассказ. И тот недописанный.

– Я это знала, – ответила бледная женщина с профилем мне незнакомым. – Ничего. Я поняла все раньше, чем ты.

И заплакала, зная, что я не могу выносить женских слез.