Галина Голицына - Сладкое холодное блюдо

Он растерянно хлопал глазами.

Я вложила в улыбку максимум сарказма:

– Облом, да?

Он горестно кивнул:

– Да уж, сюрпрайз… Ой, прости, я вдруг вспомнил: мне сейчас позвонить должны по важному делу.

– А мобильного у тебя нет?

– Мне на домашний позвонят.

Он встал, засобирался. Я не двинулась с места, сказала только:

– Спиртное забери.

Он кивнул, забрал виски и вино, оставив мне «Буратино», яблоки и конфеты. Ну, будет с чем вечером чаю попить…

От моего дома до своего он шел медленно, ссутулившись. Так идут дети, неся в портфеле двойку. Да уж, ему будет сегодня о чем подумать. Представляю его состояние: распушил хвост, и перед кем? Перед бывшей прислугой… Это ж надо так вляпаться!

Что ж, господин Соболев, игра началась. И я сделала первый ход. Ваша очередь!

Остаток дня я провела в доме, привыкая к нему. Очень хорошо, что окна комнат и кухни выходят либо на фасад, либо на задний двор. По крайней мере, Соболев не сможет наблюдать за мной в бинокль. А в сторону его дома выходят лишь окошки коридорчиков и подсобок.

К вечеру я соорудила себе грандиозный бутерброд с бужениной, заварила чай и, прихватив подаренные конфеты, снова вышла на террасу. Свет зажигать не стала, чтобы не чувствовать себя аквариумной рыбкой. Еду я мимо рта не пронесу и в сумерках, а вот жевать и думать, что за тобой пристально наблюдают, мне не нравилось. К тому же зажглись огни над дорогой, так что темнота не была кромешной.

На соседнем участке снова возился дядька-садовник, хотя время было уже позднее. Хозяина дома не было. Машины его тоже не видно. Уехал, должно быть. Вот и славно, трам-пам-пам! Пускай зализывает душевные раны подальше от меня.

Я открыто, не таясь, рассматривала соседний участок и прислушивалась к своим чувствам. Особой сентиментальности в себе не обнаружила. Да, когда-то там был мой дом. Да, я радовалась удаче, что повезло жить в таком замечательном месте. Но потом всё пошло кувырком, и жизнь придавила меня так, что я уверена: было бы много лучше, если бы мы никогда не знали семейку Соболевых.

Сначала я очень стеснялась хозяев и старалась не попадаться им на глаза. И мама так велела: не высовывайся! Поэтому помогала я ей в основном на кухне, а в комнаты заходила, когда никого дома не было. Да и заходила-то не просто поглазеть, а сделать конкретную работу: постели поменять, пыль смахнуть, цветы полить. А как только кто-то из хозяев подъезжал к дому, я пулей мчалась в кухню. Туда мадам Соболева практически не заглядывала. Даже указания насчет обеда и ужина отдавала у себя в комнатах.

Дамой она была видной: высокая, статная, с волнистыми светлыми волосами, которые укладывала каждый день по-новому. Я, малышка, мечтала: вот вырасту – и стану тоже красавицей. Не такой, конечно, как Яна Васильевна, но все равно – красавицей. А почему нет? Мама смеялась, слушая меня, и говорила, что надо учиться хорошо и профессию себе выбрать достойную, а не о красоте мечтать. Больше всего мама боялась, что мне, как и ей, придется горе мыкать по чужим людям. А вот образование, профессия – это надежно. Я запомнила.

Валерий Петрович никакого интереса у меня не вызывал. Возвращался с работы поздно, тут же включал телевизор и под его аккомпанемент без конца говорил по телефону, а иногда даже кричал.

Самым интересным персонажем в семье был Игорь. Золотоволосый и зеленоглазый, ну просто сказочный принц! Мне было одиннадцать лет, а ему уже двадцать. Разница в возрасте огромная. Не думаю, что я в него влюбилась. Возраст мой еще не подошел. Но любовалась им всегда. Приходили к нему не только друзья, но и девушки. И я не ревновала. С чего бы? Наоборот, радовалась, что не я одна его красоту ценю. Конечно же, принцу нужна свита! И в этой свите, понятно, состояли все сынки и дочки местной элиты. Я искренне была уверена, что «свита» ценит его за ум и красоту, за то, что он такой классный! Мне ведь было невдомек, что тут ключевую роль играли деньги и связи его папаши. Отца уже тогда за глаза называли «хозяином города». А теперь, значит, сынок титул унаследовал. Вместе с деньгами, связями и прочими атрибутами.

Родители разрешали сыну приводить в дом шумные компании. Умные родители. Пусть молодежь шумит, зато – в поле зрения. А то думай, где там твое чадо бродит, чем занимается… Однажды я сидела в сумерках на камешке за кустами роз, воздухом дышала, звезды считала. А Игорь вышел на крыльцо вместе с девушкой. Сначала они негромко о чем-то говорили, потом она стала тихо смеяться. Мне так понравился ее мелодичный смех, что я невольно стала прислушиваться. Лучше бы я этого не делала… Цветистая речь Игоря свелась, по сути, к одному: чего время терять, пойдем на полчасика в укромное местечко. Слушать это не хотелось, но уйти я не могла, чтобы не обнаружить себя. Девушка еще немножко позвенела своим хрустальным смехом, и они все-таки куда-то удалились. Думаю, в беседку. Только после этого я перевела дыхание и тихонько прошмыгнула к себе в дом, радуясь, что осталась незамеченной.

Потом я в такие ситуации попадала еще не раз. Например, однажды осталась одна в кухне, мыла посуду. Из коридора вдруг послышался неясный шум. Я закрыла воду, прислушалась. Идентифицировать шум я не смогла и очень испугалась: не воры ли сюда влезли? Взрослые хозяева в отъезде, дома только сын с какой-то девушкой. Испугавшись, я юркнула в нишу между шкафом и холодильником. Может, не найдут меня?… Потом оказалось, что это Игорь целовал свою подругу, а заодно и раздевал. По дороге в кухню. Что им в комнатах-то не сиделось? Оказывается, пришли за выпивкой. Выпустив из рук полураздетую подругу, он полез в холодильник, достал две банки пива – и тут увидел меня. Я растерялась, он тоже. Потом приложил палец к губам – тихо! – и подмигнул. Подхватил пиво, подругу, и ушел к себе. Я опять еле-еле перевела дыхание. Испугалась, что нагоняй от него получу. За то, что подсматриваю. Хотя я не подсматривала, а просто посуду мыла.

Так бы и шла жизнь своим чередом, но вдруг в их семье что-то случилось. Я бы даже сказала – сломалось. Мать все чаще стала закатывать истерики без всякого повода, отец то бубнил что-то невразумительное, то просто отмалчивался, а Игорь старался поменьше бывать дома. Моя мама только горестно качала головой: нехорошо стало в доме. Она боялась, что ей откажут от места, и куда мы денемся? Снова ищи жилье, ищи работу…

Потом Яна Васильевна стала вести себя и вовсе странно: то уходила из дома и громко объявляла, что до вечера ее не будет, а через полчаса возвращалась, как ни в чем не бывало. То вдруг стала изводить маму мелочными придирками и все шипела ей в лицо, что она ничего подобного в своем доме не потерпит. То среди ночи врывалась в гостевой домик и, пересчитав нас по головам и убедившись, что мы все на месте, успокаивалась и уходила. Валерий Петрович стал совсем серым и больным, лежал в своей комнате, и мы его почти не видели.