Ирина Грин - Сети кружевницы

Получив диплом, она по-прежнему обитала в Кулишках. В ее маленькой комнатке поселился компьютер и дорогущий широкоформатный принтер для печати сколков – подарок Петра Васильевича. Теперь она могла целиком отдаться любимому делу.

А потом заболела бабушка. Все началось с обычной простуды, дальше – больше. В декабре катерининский доктор заподозрил у нее пневмонию и, несмотря на бабушкины протесты, настоял на госпитализации.

В день, когда «Скорая» увозила бабушку и сопровождающую ее Ингу в больницу, Кулишки накрыл мощный снегопад. Водитель что есть силы крыл транспортников, которых зима, как всегда, застала врасплох. Возвращалась Инга пешком по знакомой с детства дороге. Снег все падал и падал, и она подумала, что нужно сплести бабушке такой вот снежный палантин. Почему-то за столько лет она ни разу не сплела для нее что-нибудь стоящее. Все на продажу, будь она неладна. А для самого дорогого в ее жизни человека – нет. И хотя дома на валике у нее был наколот заказ – большая скатерть, Инга, в первый раз в жизни, отложила ее. Рисунок палантина уже жил в воображении, оставалось только набросать его на экране компьютера, а умная программа, подхватив идею, создаст прообраз будущего изделия.

Рассвет застал Ингу за работой. Она отвлеклась, только чтобы сварить бабушке куриный бульон. Бабушка, когда Инга болела, всегда поила ее куриным бульоном, считая его панацеей от практически всех известных медицине болезней. Сварить бульон оказалось не так уж просто – стряпуха из Инги никакая. Готовила всегда бабушка, а продуктами регулярно забивал холодильник Петр Васильевич. К старости у бабушки уже не получалось плести кружева – глаза не те, да и пальцы не такие ловкие. Поэтому они разделили обязанности – Инга работала, а бабушка, по ее выражению, «подносила патроны», то есть тарелки с едой, чашки с чаем-кофе-молоком.

Когда, укутав банку в несколько слоев газеты и теплый мохеровый шарф, Инга натягивала пальто, чтобы бежать в больницу, раздался телефонный звонок. Звонила медсестра. «Очень сожалею, – сказала она. – У вашей бабушки ночью оторвался тромб».

«Это ошибка, это ошибка, – горячо убеждала себя Инга, пока бежала в больницу. – Ведь она даже не спросила мою фамилию. Она же должна была спросить! Мало ли кто мог взять трубку! Ведь у каждого… ну почти у каждого человека есть бабушка! А то и две!»

Но стоило увидеть глаза медсестры, сразу стало ясно – нет. Не ошибка. Пакет с бульоном в банке выпал из рук. Шарф смягчил падение и не дал ей разбиться. Инга, судорожно вздохнув, опустилась на пол рядом с банкой, прижала ее к себе. Она так и не застегнула пальто, и горячее содержимое даже сквозь многочисленные «одежки» обжигало. От боли перехватывало дыхание. Хотя, может быть, дело было вовсе не в бульоне.

Мимо, не обращая внимания на сидящую на полу девушку, пробегали, проходили, ковыляли какие-то люди. Инге тоже не было до них никакого дела. Сквозь стоящие в глазах слезы она видела только ноги. А потом она почувствовала, как кто-то холодный, пахнущий морозом, тяжело опустился на пол рядом с ней. Инга с трудом повернула голову. Это был Петр Васильевич. «Как? Откуда?» – подумалось Инге, но она лишь кивнула, осторожно, чтобы не потревожить застывшие слезы. Но им и этой малости было достаточно. Сорвавшись, они понеслись по щекам.

– Ну, ну, – сказал Петр Васильевич и протянул ей платок.

И больше ничего не сказал. Через какое-то время он встал, помог Инге подняться и застегнул, словно ребенку, пуговицы на пальто, вывел на улицу, усадил в машину и отвез домой.

Только позже Инга узнала, что в больнице, когда оформляли документы, бабушка попросила в случае чего звонить и ей, и Петру Васильевичу, дала два телефона. Бабушка было очень мудрой и предусмотрительной. Инге, к сожалению, этого не дано.

Петр Васильевич взял на себя все хлопоты по организации похорон. Инга же круглые сутки плела палантин. И успела-таки.

– Не жалко красоту такую закапывать? – спросила работница морга, разглядывая белоснежное кружево, украшенное жемчугом. – Старинное небось? Дорогущее?

На следующее утро после похорон Петр Васильевич приехал чуть свет. По старому христианскому обычаю они съездили на кладбище. Могилу и одинокий венок из еловых веток замело снегом. Инга плакала. Ну почему так получается? Почему люди не могут жить долго и счастливо? Почему одним обязательно нужно уходить, и тогда у других уже не получается жить счастливо? Ну просто совсем не получается. И зачем тогда жить долго?

– Ты вот что, Инга, – сказал Петр Васильевич на обратном пути, – сколько тебе времени нужно на сборы?

– Что? – Инга подняла на него непонимающие глаза.

– Забираю я тебя из Кулишек. – И, прежде чем Инга успела возразить, добавил основательно, как припечатал: – Бабушка твоя этого хотела.

Инга ничего не ответила, скользя взглядом по мелькающим в окне елкам. Сорвавшаяся с ветки ворона разбудила погруженный в дрему лес оглушительным карканьем.

«Не к добру», – подумала Инга, провожая ее глазами.

А Петр Васильевич, встревоженный Ингиным молчанием, продолжал развивать тему переезда:

– Ты пойми, не дело девушке жить одной в пустой деревне.

– Она не пустая, – возразила Инга.

– Ну почти, – согласился Петр Васильевич. – Опять же бабушка не только о тебе заботилась, но и обо мне. Я тоже не молод. А если не смогу ездить к тебе? Кто будет привозить продукты? Забирать заказы? А так я тебе уже квартиру подыскал. Прямо в доме, где наш магазин. Сможешь хоть каждый день в него заглядывать. Я же знаю, что он тебе нравится.

Магазин Инге действительно очень нравился. Впервые она попала туда лет в семь вместе с бабушкой. С точки зрения какого-нибудь гуру мерчандайзинга, это, вероятно, был просто вопиющий хаос, направленный не на стимулирование покупок, а, наоборот, на выпроваживание любого, сюда входящего, восвояси. Но для Инги это был волшебный мир, наполненный самыми настоящими сокровищами. Она была в нем как дома. Ну, может быть, почти как дома. Ей казалось, что когда-то, может быть, во сне или в другой жизни, она уже бывала здесь, до того многое ей знакомо. И древние деды морозы из ваты, и старинные елочные игрушки, таинственно мерцающие в бархатных ячейках, и антикварные шкатулки с резными замочками, и расписные яйца на серебряных подставках, и фарфоровые фигурки людей и животных, множество котиков и собачек, что сидели на полках в ожидании хозяев. Особенно вот тот здоровенный, почти в натуральную величину белый кот с хитрыми зелеными глазищами – его она когда-то точно встречала. А еще стулья на гнутых ножках с бархатными сиденьями, шкафы с несметным количеством ящичков и много-много всего интересного. Полмагазина занимал большущий черный рояль. Иногда в гости к Петру Васильевичу заходил его старинный приятель Леонид Федорович, или Леня, как попросту называл его хозяин. И тогда крышка рояля поднималась, Леня садился за инструмент и лениво, словно нехотя, начинал наигрывать вальсы Штрауса, мазурки и полонезы Шопена, менуэты и рондо Моцарта. Постепенно он входил в азарт и то набрасывался на инструмент, заставляя его греметь, словно летний гром, то, склонившись над клавишами так низко, что почти касался лбом подставки для нот, извлекать звуки, напоминавшие шорох прибоя в полный штиль. На таких импровизированных концертах Инга побывала всего трижды, но каждый раз, возвращаясь в Кулишки, ощущала непонятную тоску и тревогу. Впрочем, стоило коклюшкам завести свою песню, как все возвращалось на круги своя. И только бабушка, рассматривая новые эскизы, придуманные внучкой, удовлетворенно хмыкала.