Мария Воронова - Сама виновата

Исключением был Дворец пионеров: там почему-то не чувствовалось, что это бывший императорский дворец. Полина несколько раз приходила туда выступать в литературном клубе «Отвага» перед юными дарованиями. Приятно было видеть, с какой глупой серьезностью они слушают, с какой нелепой восторженностью рассуждают, и понимать, что сама она никогда такой дурочкой не была, в двенадцать лет уже видела жизнь как она есть.

Надо будет после каникул туда наведаться…

Отдав шубку гардеробщику, Полина направилась в конференц-зал. Сегодня праздничный вечер по случаю наступающего Нового года, и на торжественную часть не прийти нельзя, а на банкет Полина никогда не оставалась. Надо хранить свой образ воздушной девушки не от мира сего, а не хлестать водку вместе со всякими колхозниками от литературы.

Она зашла в туалет. Перед широким зеркалом поправляли макияж две тумбообразные тетки, затянутые в бархат. На Полину они даже не взглянули – серьезные жены серьезных мужей. Чего стоит какая-то там поэтесса по сравнению с их номенклатурными возможностями.

Полина подошла и встала между ними. Получился неплохой триптих – две размалеванные пестрые кучи и посередине она – тонкая, как веточка. Талию можно двумя пальцами обхватить.

Даже ради праздника она не изменила черному цвету. Любимый бадлон, только сегодня вместо черных джинсов – прямая черная юбка, неохотная уступка общественному мнению. Ну да ладно, пусть посмотрят в кои-то веки на ее изящные лодыжки.

Никаких башен из лака она на голове вертеть не стала, как обычно, расчесала волосы на прямой пробор. Перед выходом надела тонкую золотую цепочку с кулоном в виде цветка, и этого достаточно.

Полина отвела прядь волос за ухо и чуть пожевала губами, чтобы стали ярче. Нет никакого обмана зрения – зеркало отражает элегантную девушку, очевидно, самую красивую в Доме писателей сегодня. Почему же Кирилл не соблазнился?

Поморщившись от неприятного воспоминания, Полина вышла в коридор и уловила легкий запах кофе, доносящийся из буфета, что ж, сегодня она чуть не рассчитала время и приехала раньше, чем собиралась, так что успеет выпить чашечку до начала нудной говорильни.

Возле прилавка змеилась очередь, но это, конечно, не являлось препятствием для нее. Как только Полина вошла в буфет, так отовсюду сразу замахали, закричали: «Идите к нам!», но проворнее остальных оказался Григорий Андреевич. Он словно материализовался из воздуха и захлопотал, так что через секунду она уже сидела за круглым столиком, накрытым длинной белой скатертью, и цедила ароматный, но кислый кофеек.

– Как хорошо, что мы встретились, – редактор заглянул ей в глаза, – а то я уж думал вам домой звонить.

– Что-то не так с моей рукописью?

– Нет-нет, все отлично, не беспокойтесь. Я о другом. Помните, я вас просил представить публике одного молодого поэта?

Полина нахмурилась. Еще бы она не помнила!

Прошла оговоренная неделя после их встречи, но Кирилл не давал о себе знать, а первой звонить было никак нельзя. Ты никогда не делаешь шагов к человеку, чья судьба в твоих руках, это он должен ползать перед тобой на коленях.

Несколько дней Полина провела, вздрагивая от каждого телефонного звонка. Порой ожидание так утомляло ее, что она уходила из дома специально, чтобы думать, что вот он сейчас звонит, а ее нет.

Странно, обычно волнения и любовные переживания вдохновляют на творчество, но ей писать совершенно не хотелось. Ни мыслей, ни образов, только сосущая пустота внутри.

Зато она написала два длинных программных стихотворения о комсомоле, давным-давно заказанных ей журналом и кои редактор уже почти отчаялась из нее выбить.

Полина не удержалась, все-таки два раза позвонила Кириллу в те часы, когда он заведомо был на работе. Отвечал молодой женский голос, один раз Полина расслышала плач младенца, и настроение сразу испортилось.

Потом она вспомнила популярную пословицу, что жена не стена, можно отодвинуть, и повеселела. Пусть Кирилл киснет возле своего душного домашнего очага, а она подарит ему настоящее чувство.

Наконец он позвонил и сказал, что, кажется, сделал четыре стихотворения, за которые не стыдно. Полина выдержала паузу, во время которой переворачивала листы воображаемого ежедневника, и пригласила его в гости «скажем, послезавтра в восемь».

Только Кирилл не с восторгом согласился, а сказал, что ему неловко доставлять ей лишние хлопоты, поэтому он принесет рукопись куда-нибудь на ее маршрут или кинет в почтовый ящик.

– Но я хотела бы обсудить ваши стихи, прежде чем положу их на стол редактору.

– Давайте я в редакцию подъеду или приглашу вас в кафе.

– В редакцию вас не пропустят, а в советский общепит я, извините, брезгую.

В конце концов удалось втолковать Кириллу, что нигде не будет ей удобнее, чем у себя дома.

Кирилл пришел с дежурными розовыми гвоздиками, подал пластиковую папку с рукописью, которая на этот раз была отпечатана аккуратно и чистенько, и снова сел на краешек дивана, как аршин проглотил.

Полина устроилась рядом, под предлогом того, что они оба должны видеть строчки, прислонялась к его плечу, чувствовала жесткие мускулы, и ей было глубоко плевать, что написано на этой жалкой бумажке.

– Может быть, добавить немного энергии? – спросила она наобум. – От этого произведение только выиграет.

– Полина, – спокойно, но уверенно возразил Кирилл, – я много работал над этими стихами, и мне кажется, что довел их до того состояния, когда надо или оставить как есть, или выбросить.

– Согласна, идеальность убивает жизнь. – Полина засмеялась и положила руку ему на колено.

Еще секунда, и он не устоит, набросится на нее, и тогда все, можно праздновать победу.

Кирилл поднялся:

– Извините, Полина Александровна, мне пора идти.

– Куда же вы так торопитесь?

– Надо купать ребенка. Сами понимаете, режим…

– Но мы ничего толком не обсудили!

Он пожал плечами:

– Что обсуждать? Я свою работу сделал, а дальше вы сами решайте, показывать ли рукопись.

– А моя статья о вас?

– Я вам полностью доверяю, Полина Александровна. Еще раз спасибо, что заинтересовались моей скромной персоной.

Полине удалось продержать на лице любезную улыбку до того момента, когда за Кириллом закрылась дверь. Но потом она отошла в глубь квартиры и разрыдалась горько, как в детстве, когда казалось, что это еще может помочь.

Она не плакала с тринадцати лет, наверное, поэтому ей стало легче.

Полина готовилась к трудной ночи, полной отчаяния, но неожиданно крепко заснула, видела хорошие сны, а утро принесло спокойствие. «Обойдусь», – прошептала она и вдруг поняла, что действительно обойдется.

…Григорий Андреевич заглянул ей в глаза: