Юлиан Семенов - Испанский вариант

- Хорошо, генерал, - ответил Петерис. - Я выполню вашу просьбу, но если результаты будут в какой-либо мере противоречить моему пониманию товарищества, я резервирую за собой право больше к этой теме в разговоре не возвращаться.

- Бесспорно, - согласился Гортон. - Бесспорно. Вы сделаете выводы для себя, как человек, представляющий интересы Латвии на острове... Как долго Пальма будет жить в Лондоне, я, естественно, не знаю, но, если он в Риге откроет филиал своего нацистского журнала, вам следует быть осведомленным о причинах, побудивших его к этому, не так ли?

<���Умен, дьявол, - удовлетворенно отметил Петерис, - у него есть чему поучиться - у этого <���отставника>. Не я ему должен помочь, а он мне помогает - так его следует понимать... Ай да отставник...>

- Спасибо, генерал, - улыбнулся Петерис, - мне всегда очень приятно встречаться с вами...

- Мы с вами завтракаем, - заметил Гортон, - а не встречаемся. Мясо прожарено великолепно, торопитесь, оно остынет.

...В этой маленькой радиостудии было полутемно. Джаз-оркестр, с которым выступала Мэри Пейдж, еще не собрался. Только контрабасист осторожно притрагивался к витым струнам. Возле рояля сидел молодой парень и наигрывал тихую мелодию.

Мэри сидела с Яном на высоких стульях в самом темном углу маленького зала радиостудии.

- Ты плохо выглядишь, - сказала Мэри, - замучился в своем журнале?

- Нет.

- Или тебя замучила расовая теория мистера Гитлера?

Ян пожал плечами, ничего не ответил.

- Ты довольно лихо пропагандируешь его расовую теорию.

- А почему бы нет?

- Не боишься, что мы станем фашистами?

- Не боюсь.

- Слушай, - спросила Мэри, - зачем ты согласился на все это?

- На что?

- На должность главного редактора журнала, на почетный пост члена правления Англо-германского общества?

- Во-первых, - ответил Ян, - ты мне сама подмаргивала, когда я смотрел на тебя в посольстве. Помнишь? Риббентроп мне предложил работу в журнале, а я посмотрел на тебя. А ты мне стала моргать. Я решил, что ты велишь мне стать главным редактором.

Мэри закурила.

- Правом давать такие советы обладают жены, а я - любовница. Вообще это неплохо звучит: Мэри Пейдж, любовница фашиста.

- Между прочим, - медленно ответил Ян, - если мы не хотим стать фашистами, то надо хотя бы знать, что же такое фашизм.

- Ого! - засмеялась Мэри. - Значит, ты сидишь у них с секретной миссией?

- Почему? Почему я должен сидеть с секретной миссией? Если нацизм это так плохо, как все говорят, я должен в этом сам убедиться. А если нацизм в общем-то не так уж плохо - то почему бы мне не убедить тебя в этом? Тебя и всех?

- Вены тебе было недостаточно?

- Не совсем.

- По-моему, до Вены ты был ярым антифашистом.

- У тебя неплохая память...

- Иначе я бы не запоминала ноты...

- Только из столкновения двух полярных мнений рождается истина. А истина - это интересная книга...

- Думаешь написать об этом книгу?

- Такая книга пригодится во всех смыслах. - Ян постучал по дереву. Я бы очень хотел написать такую книгу. Как думаешь, получится?

- А почему нет?

- Потому что я лентяй и мне скучно писать книги. Да и с талантом жидковато. Я завидую поэтам - они быстры на реакцию. Прозаики чрезвычайно медлительны... Серьезные журналисты - тоже. Я репортер, и мне весело, несмотря на то что меня сделали редактором.

В это время пришли саксофонисты и трубач. Они заиграли песенку, веселую французскую песенку.

- Мэри, - сказал пианист. - Давай порепетируем. Через полчаса запись.

- Я готова, - ответила Мэри, - зачем репетировать?

- На всякий случай, - сказал пианист. - Давай ту, цыганскую, которую инструментовал Дэйвид.

- Пожалуйста, предупреди меня заранее. Когда твои друзья национал-социалисты уничтожат всех цыган, евреев и славян. Мне нужно вовремя изменить репертуар, - сказала Мэри, приминая сигарету в пепельнице.

- Хорошо, - ответил Ян, - я буду тебя держать в курсе нашей с мистером Гитлером расовой политики. Тем более что я собираюсь завтра в Берлин.

- Ты зачастил в Берлин...

- Там любопытно.

- Летишь один?

- Нет...

- А с кем?

- С чемоданом.

- Говорят, в Берлине интересная ночная жизнь и масса толстых немок, которые обожают длинных и надменных латышей, вроде тебя.

- Я слышал об этом, - ответил Ян, - и я очень напряженно готовлюсь к тамошней ночной жизни.

Берлин, 1936 __________________________________________________________________________

Пальма медленно шел по пустынной - в этом час - Шенезеештрассе, размахивая клетчатым баулом. Проходя мимо литой чугунной изгороди, он увидел нарисованный белым мелом скрипичный ключ.

Пальма достал из кармана свой мелок, зачеркнул скрипичный ключ и на следующей металлической трубе нарисовал басовый ключ. Он прошагал еще метров пятнадцать, завернул в маленькую вайнштубе и попросил хозяина:

- Пожалуйста, двойной <���якоби>.

- Да, господин, - ответил хозяин, стремительно и ловко наливая ему коньяк, - прошу вас.

- Спасибо, - сказал Пальма. - Почему у вас так сумрачно? Хорошо бы включить свет.

- Постоянные посетители моей вайнштубе предпочитают полумрак. Это создает необходимый интим.

- Ну что ж, - сказал Ян, - интим так интим.

Он выпил коньяк, выкурил сигарету и вышел на улицу. Такси нигде не было. Тогда он медленно пошел в обратном направлении, все так же размахивая своим клетчатым баулом.

Проходя мимо металлической ограды, он увидел свой басовый ключ зачеркнутым крест-накрест. На третьей чугунной тумбе он нарисовал скрипичный ключ перевернутый вниз головой и выбросил мелок в большую урну.

Остановив такси, он сказал:

- Пожалуйста, отвезите меня в имперское министерство иностранных дел, на Вильгельмштрассе...

Через три минуты после того как Пальма пригласили к Риббентропу, в приемную вошел высокий мужчина с лицом римлянина. Референт Риббентропа поднялся и, выбросив руку в нацистском приветствии, сказал:

- Обергруппенфюрер Гейдрих, сейчас у рейхсминистра редактор нашего лондонского журнала латышский журналист Ян Пальма.

- Хорошо, - сказал Гейдрих, - я подожду. Беседа с Пальма, конечно же, не менее важна для судеб рейха, чем встреча с шефом главного управления имперской безопасности.

Гейдрих отошел к окну, залитому солнцем, и, заложив руки, прижался лбом к стеклу.

Окна приемной выходили на зеленый дворик министерства иностранных дел. По ровному, на английский манер подстриженному газону ходили голуби. Гейдрих негромко, словно самому себе, сказал:

- Министерство иностранных дел обязано иллюстрировать тягу к миру обилием прикормленных голубей.

...В кабинете рейхсминистра Ян Пальма сидел за маленьким столиком, отхлебывал бразильский кофе из золоченой чашки и говорил негромко:

- Я благодарен вам, господин Риббентроп, за исчерпывающий ответ. Важно стенографически точно передать ваши слова читающей британской публике.