Максим Шторм - Закон и честь. Часть вторая. Иллюзия закона

Аткинс не хотел власти. Он хотел свободы. Свободы во всём. Никого не бояться, не опасаться, не оглядываться через плечо, не ловить косые взгляды и не сомневаться. Ни капли сомнений, ни тени страха. Он хотел улучшений мира. А став на положенную ему эволюцией ступень, он обретёт вседозволенность, что даст ему неограниченные ресурсы, позволяющие воплотить в жизнь все его замыслы. Не таясь, и не думая, что скажут об этом сильные мира сего. Это будет революция. Революция разума и силы человеческой мысли. Создание чего-то нового. Говорят, что бог создал этот мир. Что ж, может, и так. Но Аткинс был готов его улучшить.

Кабинет директора Мерсифэйт был обителью преуспевающего человека, но не кичащегося своим богатством. Убранство гармонично сочетало подчёркнуто холодный медицинский аскетизм и элементы современного интерьера. Никаких ковров, никаких паласов. Сплошь стекло, дерево и сталь. Ослепительно белые стены, высокий поток, электрические светильники, множество развешанных по стенам стальных полочек и застеклённых шкафчиков, уставленные книгами стеллажи. Свободное пространство стен украшали рамочки с портретами знаменитых врачей, соседствующие с усыпанными печатями и заковыристыми подписями грамотами и служебными инструкциями. В центре кабинета располагался огромный письменный стол, вырезанный из куска цельного дуба, за которым и восседал в удобном кожаном кресле доктор Аткинс. Напротив него стояло два металлических стула с мягкими сидениями. За спиной Аткинса почти на всю стену раскинулось большущее окно, забранное декоративной стальной решёткой и завешенное прямыми однотонными шторами, из-за которых выглядывали чугунные трубы парового отопления.

В углу кабинета стояли старинные напольные часы, изображающие одну из башенок Мерсифэйт в миниатюре с круглым циферблатом вместо окошка. Часы показывали полшестого вечера. Но Аткинс не торопился включать основное освещение, ему хватало настольной лампы. Ему нравилась вдумчивая сумрачная атмосфера, захватывающая кабинет в вечерние часы. За исключением посменных работников весь персонал уже разошёлся по домам, прозвучал отбой для находящихся на излечении пациентов. Можно спокойно заняться собственными делами, не тревожась, что тебя продолжат отвлекать по разным пустякам.

Аткинс откинулся на спинку кресла и вытянул под столом ноги. Взгляд его ненароком упал на один из шкафчиков, где за матовым стеклом выстроилась целая батарея заманчивых на вид бутылок. Бывало, Абрахам любил пропустить после напряжённого рабочего дня стаканчик другой добротного бренди. Но сегодня ему ещё предстояли некоторые неотложные дела. Он не мог позволить себе ограниченный строго определёнными часами обычный рабочий график. Зачастую он засиживался в кабинете до наступления ночи. А если приходилось совершать поздние обходы своих сокрытых в каменных стенах лечебницы владений, то время начинало лететь с умопомрачительной скоростью. Впрочем, личное время не имело для Аткинса никакого значения. Зачастую он и ночевал в лечебнице, считая её своим вторым домом. Иногда он просто не мог поступать иначе. Абрахам Аткинс был очень загруженным человеком и, не задумываясь, посвящал каждую свободную минуты работе. И не только ей. Работа врача-психиатра занимала едва ли треть в его жизни. У него всегда хватало и иных проблем, которые требовалось решать. Многие рассчитывали, надеялись на него. Он же был тем, кто дарил надежду!

Штат больницы насчитывал почти полсотни человек, включая неприступных медсестёр, здоровенных санитаров, работающих с пациентами специалистов, круглосуточно дежуривших вооружённых охранников и технического персонала. Это, опять-таки, была видимая для общественности сторона медали. Мало кому было известно, что помимо числящихся в бухгалтерии и налоговых листах фамилий, под крышей лечебницы находилось ещё несколько десятков лиц, которые не имели к пациентам никакого отношения. Личные телохранители Аткинса, и просто люди, привыкшие решать любые проблемы. Абрахам тщательно поработал над каждым из них, чтобы быть стопроцентно уверенным, что в нужный час эти люди не подведут. Никто не мог, за исключением директора, точно сказать, какова их численность, и лиц их никто не видел…

Находящихся же на излечении больных в гостеприимных стенах Мерсифэйт, согласно официальным документам насчитывалось двести четырнадцать человек. У каждого из пациентов был свой срок отбывания в палатах, совсем как в тюрьме. Впрочем, условия в лечебнице были немногим лучше. Аткинс не раз подчёркивал, что в столь щепетильном деле, как лечение душевных расстройств, нельзя миндальничать. Необходимо всегда следовать строгим правилам и без устали работать с пациентами, стараясь добиться результата, а не создавать им курортные условия.

Существовали, естественно, и исключения. Личности, которые находились здесь и при этом не числились ни на одной бумажке. Бывало, что у некоторых просто возникала срочная необходимость побыть в лечебнице в силу определённых специфических обстоятельств. Аткинс никому не отказывал, особенно учитывая компетенцию этих особых пациентов и толщину их кошелька. Разумеется, для содержания столь важных «больных» была разработана особая программа. Да и обитали они в специально отведённом для них крыле здания, где располагались палаты повышенной комфортабельности… Многие из находящихся на временном лечении господ вызвали бы кучу вопросов у некоторых структур, но опять-таки Аткинс никому не отказывал и умел хранить тайны. Право пациента на сохранение инкогнито неприкасаемо, как тайна исповеди.

Но находилась в лечебнице ещё одна категория людей, о которых знали лишь избранные. Сам директор и небольшая горстка его наиболее приближённых ассистентов. Об этом невидимом, самом упрятанном и скрытном дне Мерсифэйт больше не было ведомо никому. И об этих людях никто не знал, кроме тех, кому было дозволено Аткинсом. Те же, кто случайно, либо по воле случая что-то видел или услышал, давно перестали вообще что-либо видеть и слышать. В подобных вещах Аткинс всегда действовал быстро, жёстко и эффективно, предпочитая решать проблемы сразу, в зародыше, а не по мере их появления и дальнейшего нарастания.

О каждом из своих тайных пациентов, а их было, к слову сказать, не так уж и много, Аткинс мог написать целую научную диссертацию и с упоением, часами рассказывать о невероятных особенностях их заболеваний. Они не относились к его детищам, навроде личной охраны. Нет, в данном случае Аткинс был совершенно не при чём. Таковыми их создала сама природа. Одни из них обладали уникальными способностями. Другие же просто представляли для любознательного врача-исследователя чисто научный интерес. О других же он и сам до сих пор не мог составить полного представления, невзирая на весь свой колоссальный опыт и недюжинный ум. Эти особенные пациенты составляли тайный бестиарий доктора Аткинса. Изувеченные жестокостью мира бедолаги, при виде некоторых из них слабонервные люди штабелями хлопались бы в обмороки. Отверженные. Аткинс же по-своему любил их и дорожил ими. В своё время, уже добившись признания коллег и уважения власть имущих, став директором лечебницы, Аткинс исколесил полмира, посетив самые дальние и экзотические страны. Путешествия и исследования были его страстью. Гоняясь по всему миру за обрывками дневников Виго Шанийского, доктор Аткинс, бывало, сталкивался с диковинными и необъяснимыми с точки зрения современной науки явлениями. Он встречал людей, которых и язык не повернулся бы назвать таковыми. И он начал их коллекционировать. Собирать. И за годы Аткинс собрал уникальную коллекцию людей и человекообразных существ, похожих на цирковых балаганных уродцев. Они и составили его уникальный бестиарий.