Борис Акунин - Смерть на брудершафт

Это бы ладно. Скверно другое. Худшие опасения подтвердились. Теперь русские знают не предположительно, а наверняка, что план развертывания в руках германского командования. Плод, добытый таким трудом, оказался с гнильцой. Скорей бы уж объявляли мобилизацию. Тогда у русского генштаба не останется времени на изменения…

Хибара, где господину капитану предстояло скоротать ночь, внутри выглядела еще менее презентабельно, чем снаружи.

Соломенная крыша посередине зияла прорехой, сквозь которую беспрепятственно лился дождь. Прямо под дырой на земляном полу — самодельный очаг из камней. Окна выбиты. Вместо мебели несколько пуков кона, пустой ящик да пачка старых газет. В качестве декора — пустые бутылки и пара ржавых жестянок. Очевидно, здесь частенько останавливались на ночлег нищие и бродяги.

— Романтично, — резюмировал Зепп, осмотревшись. — К тому же здесь явно квартировали интеллигентные люди. Газета — двигатель прогресса. И почитать, и накрыться, и огонь разжечь…

Он пододвинул ногой пачку, сел на нее и блаженно потянулся.

— Ну, добрый гений, давай свою пулярку и что там у тебя еще.

Полчаса спустя

Полчаса спустя трапеза была готова. На «доброго гения» Тимо, возможно, не походил, но свое дело знал прекрасно.

Приют бродяг преобразился. Пожалуй, даже стал уютным.

По крыше шуршал дождь, за дырявыми окнами свистел ветер, в темном небе рокотал гром, а в домике весело пылал костер, белый дым дисциплинированно уходил вверх. Тепло, сухо. На перевернутом ящике сервирован чудесный походный ужин: бутерброды с ветчиной, жареный цыпленок, бутылка вина, термос с горячим чаем.

— Хотель корзина кидать… Корзина кидать — кушать что? — ворчал верный слуга, повязывая капитану белейшую салфетку.

Зепп смиренно отвечал:

— Я склоняюсь пред твоей мудростью, о достойнейший из джиннов. Чур белое мясо мне.

Алеше тоже хотелось есть

Студент Романов белое мясо в курице тоже любил больше, но сейчас он согласился бы и на красное. Даже на крылышко. Что крылышко — и шею, которую резидент пренебрежительно кинул в огонь, Алеша обглодал бы за милую душу. Тут ведь что получалось?

Утром не завтракал, потому что нервы. Днем было не до обеда. Потом кросс на велосипеде, пробежка по лесу, плюс двадцать, если не тридцать верст по пересеченной местности. За все время во рту ни маковой росинки.

Пока шла слежка, думал только о том, чтоб не отстать и не засветиться. Не до голода было. Зато теперь живот подвело просто ужас как. Того и гляди забурчит слишком громко — демаскирует.

И еще гроза, будь она неладна.

Если прижиматься к стене вплотную, можно было не только подсматривать в окно, но и кое-как укрываться от дождя под свесом крыши. Минус один: при дуновении ветра траектория стекающей по стрехе воды менялась, и холодные струи попадали прямиком за шиворот.

В общем, голодно, холодно, мокро, противно.

Но все эти мелкие неприятности были ерундой по сравнению с главным: желтая папка с похищенным планом находилась здесь, в пяти шагах от окна. Она лежала на земле, рядом со стопкой старых газет, на которой устроился резидент. А значит, еще не все было потеряно. Мэтч продолжался.

Скорей бы уж немцы сожрали свои припасы и улеглись спать. Долговязый Тимо сложил в углу два ложа — одно попышнее, из сена, второе тощенькое, из соломы, — но черт их знает, намерены ли они заночевать или просто передохнут немножко и дальше пойдут.

Романов уже знал, как поступит, если шпионы запалятся дрыхнуть.

Совсем будет хорошо, коли уснут оба. Тогда пробраться в дом, взять папку — и со всех ног отсюда.

Но надеяться на такой исход нечего. Не дураки они, свое дело знают. Будут спать по очереди.

В этом случае действовать надо вот как. Едва станет ясно, что немцы расположились в этой развалюхе надолго, нужно найти ближайший населенный пункт. Если там есть полицейский участок или телефон, задача облегчается. Если нет — схватить за грудки старосту. Пусть поднимает мужиков. Речь идет о судьбе отчизны!

Отчизна отчизной, но есть все-таки хотелось ужасно. Особенно тяжело было наблюдать, как резидент взял с бутерброда одну ветчину, а хлеб бросил.

И чай не допил, сволочь.

Прошло еще несколько минут

Прошло еще несколько минут Пока Тимо догрызал то, что осталось от цыпленка, фон Теофельс лежал на сене, курил папиросу и благосклонно взирал на своего верного Санчо Пансу, который внешностью, впрочем, скорей напоминал дон Кихота.

Небо треснуло напополам прямо над избушкой. Вспыхнула молния, и ночь на мгновение из черной стала белой.

Сытость, пламя костра и неопасное буйство стихии настроили Зеппа на сентиментальный лад.

— Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя, — ласково сказал он. — Как по-твоему, дядька Савелъич, долго ль продлится сей буран?

Из всего сказанного Тимо понял только одно слово:

— Почему дядька? Дядька — это Onkel, да?

— Дядька — самое точное название твоей должности. Ты состоишь при мне с детства. Куда я, туда и ты. Так кто ж ты мне? Слуга? Денщик? Нет, Тимо, ты мой дядька. Мы с тобой идеальная пара. Даже курицу едим гармонично. Ты любишь ножку, я грудку.

— Грудка тоже могу, — возразил Тимо.

— Да ты все слопаешь, что ни дай. Помнишь, как в Каракумской пустыне кобру стрескал? Сырую.

— Что есть «трескал»? Убиваль?

Но Зеппу прискучила праздная болтовня. Он опять помрачнел. Мысль о том, что победа вышла подмоченной, терзала заядлому перфекционисту душу.

Вздохнув, швырнул недокуренную папиросу в огонь. Поднялся.

— Ладно, что уж теперь… Как сказал мудрец: если не можешь облегчить душу, облегчи мочевой пузырь.

Он поднял повыше воротник и вышел наружу. Далеко отходить не стал. Во-первых, не перед кем церемонничать. Во-вторых, вышло бы глупо: герр фон Теофельс мочится на землю, а небо мочится на герра фон Теофельса. Круговорот воды в природе.

Струйка дождевой воды пролилась Зеппу на плечо. Он недовольно дернул головой и краешком глаза заметил позади какое-то быстрое, почти неуловимое движение. Не сказать, чтобы встревожился (не с чего было), но все-таки дошел до угла, застегивая на ходу ширинку.

Высунулся — и уперся лбом в дуло пистолета.

Вот тебе на!

Перед капитаном Гроссе-Генералштаба стоял молодой человек в мокром и перепачканном летнем пиджаке. Лицо у молодого человека было отчаянное.

— Только попробуйте что-нибудь — выстрелю. Честное слово, — очень тихо сказал незнакомец. (А может, и знакомец — где-то Зепп его уже видел).

Просьба была убедительная. Можно бы, конечно, рискнуть. Отшатнуться назад, за угол и попробовать добежать до двери. Но шансы на успех подобного предприятия были мизерные. Схлопочешь пулю — если не в лоб, то в затылок. Да и вряд ли этот молокосос тут один.