Александр Теущаков - Путь «Черной молнии». Книга 2

– Это еще зачем? – спросил Ирощенко, – я буду действовать рукой в кожаной перчатке, он у меня не пикнет.

– Парни, для чего нужна груша? Если он начнет сопротивляться, то хотя бы не сможет повредить себе зубами язык и внутреннюю полость рта. Не забывайте об экспертизе. Почему дело об убийстве Равелинского было направлено на доследование?

– Убийстве?! – удивился Воробьев, – а, кстати, почему?

– Да, да, именно убийстве, а не скоропостижной смерти. Потому что, когда Сергей придавил ему рот рукой, он искусал себе всю внутреннюю полость рта.

– Однако, – опять удивился Александр, – я многого еще не знаю.

– А теперь, последнее, – таинственно произнес Брагин, – завтра в камере, где сидит убийца, в моем присутствии будет производиться обыск. Незаметно под его подушкой я оставлю вот эту метку, – Брагин показал друзьям треугольный желтый знак с надписью: «Осторожно! Высокое напряжение!»

– Так, ты ее переделал?! – удивился Александр, – ведь моя была белая… Хотя тоже неплохой вариант. Мужики, ну, вы даете, ей богу, как в детективном романе.

– У нас все вполне реально, – строго заявил Брагин, – друзья, перед тем, как совсем его придушить, обязательно напомните о метке, и за какое преступление этот подонок приговаривается к смерти.

– Когда намечается?

– Задуманное проведем ровно через неделю.

На следующий день, после встречи участников акции, убийца Пушков, вернувшись с прогулки, решил немного вздремнуть. Поправляя подушку, он заметил желтый треугольник.

– Эй, братва, не знаете, кто под мою подушку эту фигню положил?

– Мусора шмон в хате делали. Кто ж кроме них ее бросит. Среди нас электриков нет, – шуткой ответил сокамерник.

– А, ладно, оставлю как закладку для книжки.

Пушков положил бирочку назад под подушку и больше не стал заморачиваться по поводу ее появления.

Прошло пять дней. После обеда Пушкова предупредила дежурная по этажу, чтобы готовился к выходу. Через пять минут дверь открылась, и сержант зычным голосом объявил:

– Пушков, на выход. Пойдешь в спецчасть, там тебе какая-то бумага пришла.

После мытарств по этажам и «гуляний» по подземному переходу, надзиратель привел Пушкова в административный корпус. Два часа он просидел в боксе, изнемогая от нетерпения. Но никто из администрации так его и не вызвал. Вдруг открылась дверь и в бокс ввели заключенного.

– Эй, командир, про меня забыли что ли? Шевельни там начальство, – взмолился Пушков.

– Ты же не один, вас целая тюрьма, сиди, жди, скоро вызовут.

И дверь захлопнулась перед незадачливым арестантом. Сосед по лавке достал из мешка сигареты и, закурив, предложил Пушкову:

– Будешь курить?

– Давай, посмолю, а то свои в хате забыл.

– Может, чифирь будешь, правда он холодный, остыл уже. Я у адвоката часа три сидел, мне с воли в тихушечку дачку 9 9 Дачка – посылка, передачка. передали и в банку чифирь готовый налили.

– Ё-моё, еще спрашивает, давай, конечно. Хрен с ним, что холодный, я уже забыл когда чифирь глушил.

Приложившись к горловине, Пушков сделал несколько больших глотков и протянул стеклянную банку соседу.

– Брр. Он у меня вот здесь стоит, – арестант прикоснулся ребром ладони к нижней губе, – допивай. Банку только отдай, я ее загашу подальше в мешок, а то менты отымут.

Закурили по новой, поговорили и только через полчаса дверь открыл сержант, но уже не тот, который привел Пушкова.

– Не готов еще твой документ, заминочка вышла. Вставай, пошли назад в камеру.

Пушков тихо ругнулся, но облегченно вдохнул, ему наскучило сидеть в боксе. Попрощавшись с соседом, заложил руки назад, и двинулся по коридору до лестничного пролета.

Наутро следующего дня Пушков почувствовал головокружение и тошноту. Поднялся с постели, сделал несколько шагов. Тело поплыло в сторону. Его едва успели подхватить под руки и усадить на кровать. Сокамерник машинально приложил ладонь к его лбу.

– Да у тебя температура, падай скорее на шконку и отлежись. Где тебя так просифонило?

– Наверно в подземном переходе просквозило, пока в спецчасть водили, – пожимая плечами, ответил невпопад Пушков и плюхнулся на постель. Голова раскалывалась, во рту ощущалась сухость, дышать стало трудно. Такого с ним, никогда не случалось.

Перед обедом заключенным полагалась уличная прогулка и все стали собираться, надевая куртки и, натягивая на ноги сапоги и ботинки. Когда арестантов вывели из камеры, Пушков попросил дежурного надзирателя, чтобы его оставили, по причине сильного недомогания.

– Может врача вызвать, а то я накажу сейчас дежурной?

– Не-е, командир, немного полежу, скоро отпустит.

Прошло десять минут. Внезапно в замке провернулся ключ, и дверь тихонько отворилась. Пушков дремал и не услышал, как к нему подкрались двое мужчин. Их лица закрывали повязки из темной ткани.

Пушков почувствовал, как кто-то крепко зажал ему рот рукой, одетой в кожаную перчатку. Он хотел подскочить, но другой человек, придавив его грудь коленкой, перехватил обе руки. Крупный на вид мужчина сдавил рукой между челюстями так сильно, что Пушкову пришлось широко открыть рот. Ему моментально всунули в рот что-то большое, похожее на резиновый мячик. Недоумевая, Пушков вытаращил глаза и замычал.

– Ты получил желтый треугольник? – спросил его здоровяк.

Пушков несколько секунд раздумывал, не мог понять, о чем его спрашивают. Вспомнив о желтом треугольнике, найденном под подушкой, он часто закивал.

– Скотина, ты изнасиловал маленькую девочку, а затем зверски с ней расправился, утопив в пруду. Мы приговариваем тебя к смерти. Умри же, пес!

Пушков еще больше вытаращил глаза и, ужасно что-то мыча, пытался высвободить руки.

Ирощенко, что есть силы, одновременно придавил ладонью рот и нос Пушкову. Александр уселся верхом на ноги насильнику и крепко держал его за руки. Оказавшись стиснутым в «железных» объятиях и чувствуя, что не хватает воздуха, Пушков задергался всем телом. Еще несколько секунд он сопротивлялся, но когда туман стал обволакивать сознание, Пушков расслабился. Тело несколько раз дернулось в предсмертных конвульсиях и, наконец, успокоилось.

Ирощенко держал руку до тех пор, пока Пушков не перестал подавать признаков жизни. Все было кончено. Воробьев вытащил изо рта Пушкова грушу. Его перевернули и уткнули лицом в подушку.

– Фу, гадина, обоссался, – поморщился Ирощенко, – Сань, накинь на него одеяло.

Надели фуражки, сняли с лиц повязки и тихо вышли из камеры. Брагин стоял рядом и, молча кивнув друзьям, предложил пройти в кабинет.

Прогулка закончилась через час, и заключенные вернулись в камеру. Увидев лежавшего на животе спящим под одеялом больного сокамерника, занялись своими делами: кто сел играть в домино, кто увлекся чтением книги, а кто прохаживался от двери до стола, как будто ему не хватило прогулки на свежем воздухе.