Ричард Цвирлей - Контрабанда без правил

Работы было много, а удовлетворения мало, как говорила Кристина Врубель, начальница бригады уборщиц. Но кто-то должен работать, чтобы эти из-за рубежа видели, что у нас тоже культурно, объясняла она своим подчиненным.

Удовлетворение действительно было небольшим, потому что в международном составе уборка делалась непосредственно перед отправлением, а не по прибытии. А ведь именно по прибытии можно было рассчитывать на самые интересные находки. Люди оставляли недокуренные пачки иностранных сигарет, пиво в жестяных банках или бутылки с недопитыми напитками покрепче. Увы, этот радужный мир был недоступен уборщицам. Порядок по прибытии на станцию наводила бригада поезда, и ни за что на свете жадные проводники не могли позволить, чтобы их выручили отзывчивые женщины.

Но нельзя сказать, что после этого уже ничего невозможно было вынести из таких поездов. Оставались еще мусорные урны в купе, которые железнодорожники осматривали поверхностно. А уборщицы должны были выбрасывать из них мусор. Поэтому всегда можно было что-нибудь найти. Ценным трофеем были полиэтиленовые пакеты с яркой рекламой. С такими пакетами иностранцы почему-то обращались как с обычным мусором. А в Польше такой пакет можно было продать на барахолке по хорошей цене. Неудивительно, ведь модная и элегантная женщина предпочитала стоять в очереди под мясным с ярким полиэтиленовым пакетом с надписью Coca Cola, чем с никудышной сеткой из вискозы или, еще того хуже, с колхозной холщовой сумкой.

Иногда в одном берлинском составе можно было найти несколько пакетов. Кроме того, всегда попадались какие-нибудь мелочи, не замеченные предыдущими уборщиками. Расчески, дезодоранты, распечатанные упаковки прокладок, мыло и даже полотенца в туалетах, а еще западные газеты. Уборщицы продавали их странным мужчинам, приходившим время от времени за новой партией. Женщины шептались между собой, что это какие-то люди, знающие немецкий и работающие в университете. Никто не знал, зачем им эти газеты, но, если платят, зачем спрашивать. Пусть читают на здоровье, говорила Врубель и брала с них как за свежий «Познанский экспресс».

Возле первого вагона берлинского поезда женщины со щетками в руках остановились.

– Пани Криштофяк, берите сегодня первый, ты Беатка – второй, Мариола – третий, а я возьму четвертый. Их всего восемь, значит, каждой по два.

Начальница бригады Врубель вынула из кармана халата ключ, открыла первый вагон и пошла дальше. За ней пошли две уборщицы помоложе. Старшая в бригаде, пенсионерка Криштофяк, несмотря на внушительный вес, взобралась по лестнице с ловкостью, в которой ее на первый взгляд трудно было заподозрить. Она быстро пошла по коридору и начала осматривать каждое купе. Сначала она искала вещи, лежавшие сверху и на полу под сиденьями. Во втором купе на столике она обнаружила газету, но сразу выбросила ее в мусорный пакет, когда увидела, что это «Нойес Дойчлянд» из ГДР, за эту мерзость никто не дал бы и ломаного гроша. Криштофяк после стольких лет практики научилась безошибочно отличать стоящие газеты от бесполезной макулатуры из ГДР. К счастью, в других купе она нашла несколько западноберлинских газет и даже один «Плейбой», упавший под сиденье, наверное, поэтому его не заметили железнодорожники. Довольная, она положила прессу в сетку, которую всегда носила в кармане рабочего халата, и пошла в сторону туалета, чтобы начать более тщательный осмотр.

Она взялась за ручку и хотела открыть дверь, но та не поддавалась.

– Что такое? – не поняла она.

Она поднажала плечом, еще сильнее, но дверь не открывалась. Не собираясь отступать, она вынула из кармана халата такой же ключ, которым открыла вагон начальница бригады. Повернула ключ в замке и толкнула, уверенная в успехе. Дверь немного приоткрылась, но она не смогла открыть ее шире. Что-то блокировало дверь изнутри.

– Какой-то пьяница там лежит? – спросила она как будто себя, но настолько громко, чтобы пьяный пассажир, если он там действительно был, все слышал. Никто не ответил, поэтому она попробовала еще раз:

– А ну вставай, не то врежу тряпкой. Пошевеливайся, алкаш.

В ответ тишина. Это уж слишком. Она сунула в щель ручку щетки и нажала изо всех сил. Она почувствовала, что дверь понемногу поддается. Она сунула в щель ногу и еще раз нажала. Вход в туалет освободился настолько, что она могла попробовать втиснуться в небольшое помещение. Она убрала ногу и посмотрела вниз. Ей сразу стало нехорошо. Она никогда не любила вида крови. Даже небольшая ранка могла вызвать у нее головокружение. А здесь крови было так много, что Криштофяк чуть не упала. Пол в туалете выглядел так, как будто кто-то разлил ведро красной краски, пока писал первомайские лозунги. Хуже всего, что кровь пристала к подошве, и когда она с отвращением переставила ногу, на полу осталась красная полоса.

Женщина схватилась за края дверного проема, чтобы не упасть на испачканный пол. За дверью что-то качнулось и оттуда выпала безжизненная рука, точнее ее часть. Там, где должна быть кисть, была лишь искалеченная кровавая масса.

Уборщица Криштофяк почувствовала, что ей трудно дышать, но лишь на долю секунды. Вскоре она уже ничего не чувствовала. С грохотом она упала на пол.

14:30

У старшего лейтенанта Леона Кудельского из железнодорожного комиссариата на Центральном вокзале в Познани противно першило в горле. С самого утра было это неприятное чувство, но он думал, что все из-за праздничного дня. Сегодня все пили за здоровье женщин, а он даже не понюхал. Не считая, конечно, одной бутылки пива «Лех», которую он выпил, как только пришел на работу. Но даже в такой день он не употреблял ничего крепче. Старший лейтенант Кудельский был принципиальным человеком и считал, что на работе нельзя пить, тем более на такой ответственной, как у него. Он отвечал за железнодорожный вокзал, со всеми перронами и подземными переходами, а еще за прибывавшие и отправлявшиеся поезда. Короче говоря, безопасность тысяч людей зависела от того, насколько адекватно он будет реагировать в критической ситуации. А реагировать он умел. Вот вчера, например, он так приложил одному дебоширу, что пришлось вызывать «скорую».

Он сам виноват, говорил подчиненным старший лейтенант. Если бы не заблевал нам весь стол, получил бы разок для профилактики. Но, если он так с нами, Гражданской милицией, поступил, нельзя безучастно наблюдать, как оскорбляют честь мундира.

Вот и приложил дубинкой, но с чувством меры. Так, чтобы запомнилось, но без причинения тяжкого вреда здоровью. Это чувство меры у него было благодаря тому, что он не пил, с гордостью подумал милиционер. Если бы я напивался на работе, может, разозлился бы очень сильно. А так задержанный получил ровно столько, сколько причиталось, по-божески.