Вячеслав Белоусов - Темнее ночь перед рассветом

– Водянкин! Алло! Водянкин! Чёрт тебя подери!

– Слушаю вас, товарищ подполковник!

– Чем слушаешь? Час тебе ору! Жив?

– Так точно, жив.

– А почему молчал?

– Отлучался, товарищ подполковник. Виноват…

– Дежурного могут остановить лишь две преграды.

– Не могу знать.

– Первая – только пуля. Вторая?

– Баба, товарищ подполковник!

– Дурак! Сломанный телефон. Пошуткуй у меня!

– Не до шуток, товарищ подполковник.

– Что так?

– Отлучался по случаю поиска медикаментов, но пришлось скорую помощь вызывать.

– Кому?

– Девчонкам плохо стало. Полегли дочки этого Лировиса, а жена вовсе грохнулась и Богу душу чуть не отдала.

– Чего вы там творите? Где Грохота?

– Исполняет свой долг. Паркет вскрывает уже в третьей комнате.

– Результаты?

– Пусто.

– Сербицкий головы со всех сорвёт, если ничего не обнаружите. Звонил уже дважды из обкома.

– Похвастать можем семейным серебром – ложки, ножи да вилки старинной работы. Ещё бабкина бижутерия с камешками, оставленная внучкам.

– А баба? Как её?

– Жена?

– Ну да. Она же, говорили, без золота не обходится.

– Всё, что на ней – снял Грохота, а в трюмо – ерунда. Да что там!.. На наших у некоторых больше…

– Поговори у меня! Управляющий главком!.. Квартиру-то на какие шиши обстраивал?

– Жена твердит, что квартиру ещё при Боронине от государства получили.

– Оформили, а не получили, тупица!

– Точно так, товарищ подполковник. Только у них на всё документы имеются. Грохота азарт утратил, икру мечет…

– А кто генералу подсунул кандидатуру этого еврея на раскрутку?

– Куда?

– На разработку, балбес! Генерал уже и Первому доложил, и операции ход дал. Ты думаешь, «Снежный ком» – это чья инициатива?

– Грохоте материалы из ОБХСС представили на выбор. Он для начала остановился на этом главке.

– Для начала? Вот я для начала со всех вас три шкуры сдеру, если ничего не найдёте.

– Работаем, товарищ подполковник.

Подполковник Чуйков метил в начальники штаба управления и лелеял мечту о повышении в должности. Надежды, не успев осуществиться, рушились на глазах, поэтому он уже не просто волновался – его била лёгкая дрожь. Не помешал бы стакан водки, но каждую минуту на телефоне мог объявиться генерал. Разыскав по связи начальника управления ОБХСС, Чуйков вцепился в него:

– Петрович, ты мне докладывал при планировании операции, что у вас ещё в запасе кореец какой-то был. Ты представлял его центральным фигурантом… Что там он заявил о взятках?

– Нет корейца.

– Как нет? Грохота же планировал его на обыск к Лировису взять?

– Не явился.

– Так вы его не арестовали, раздолбаи?!

– Товарищ подполковник!..

– Чую, кондрашка меня достанет, если добром ваша затея не кончится.

– Наша затея?

– А кто генералу дифирамбы пел?

– Это были оперативные соображения.

– Ах, соображения, товарищ Овечкин!..

– Обычные, рабочие наработки… нуждающиеся в оттачивании…

– Вот, значит, как… А когда на закрытом совещании Сербицкий официально обозначил операцию «Снежным комом», что же вы об этом молчали?

– А вы, товарищ подполковник?

Чуйков бросил трубку.

Сидеть или метаться по кабинету без толку. Он снова набрал капитана Водянкина:

– Обрадуешь чем-нибудь?

– К сожалению…

– Где майор Маскитин? Он же работал с тем корейцем?

– Выехал в район на поиски.

– На связь не выходил?

– Рано.

– Ну, держитесь, бараньи головы! – заскрежетал Чуйков зубами. – Шуму будет! Лировис – большой человек в области. Смотрите, в сводку это не ляпните!

– Грохоту пригласить к аппарату?

– Грохота меня больше не интересует. Ему другую работу искать придётся. Ты мне про Наума лучше расскажи.

– Спит. Порывался звонить в Москву своему начальству, потом выпил весь коньяк и спит мертвецким сном.

– Элеонора Емельяновна, – выйдя из зала в приёмную Первого, Ковшов нервно заходил из угла в угол, – наберите Генерального прокурора!

– Спросить Галицкого? – понимающе стрельнула глазами секретарша. – Я поищу его через приёмную.

– Конечно, – хмуро уставился в пол Данила.

– Что за пожар? Бюро вроде в самом разгаре…

– В разгаре. Пожар и есть.

– С огнём сражаются бойцы, а раны им лечат верные женщины, – нежный голосок донёсся из открытой двери кабинета помощника Первого.

– Кто там? – вскинулся Ковшов на секретаршу. – Сменили Бориса Петровича? Ну дела…

Элеонора укоризненно покачала головой и, интригуя, покосилась на дверь:

– Гостья у нас, товарищ прокурор, а вы не знаете.

– Кто?

– Заходите, старший советник юстиции, я не кусаюсь. – Приятный голосок остужал его взъерошенную душу. – Весь в дыму, огне, кровоточащих ранах… И конечно, незаслуженных.

Над ним откровенно глумились. Ирония капала с каждого слова. Данила перешагнул порог кабинета:

– С чего вы взяли? Видите сквозь стены?..

И онемел.

В обтягивающем брючном костюме из тонкой кожи на диване отдыхала с закинутыми за голову руками молодая брюнетка. Впечатляюще длинные ноги завершали изящные туфельки с золотящимися подковками на каблуках. Туфельки беспечно раскачивались, готовые вот-вот слететь на пол. Сказать, что она была красива, – не сказать ничего, вот только портили общее впечатление её пронзительные, глубоко посаженные вороньи глаза. Несколько секунд они сверлили Данилу, будто пронизывая насквозь, затем их блеск угас и с поражающей стремительностью гибкое тело женщины вскинулось с дивана. Высокая, с заброшенными назад распущенными длинными волосами, подчёркивающими её грациозность, незнакомка производила впечатление дикого хищного зверя.

«Чёрная пантера! – восхитился про себя Ковшов. – Прямо киплинговская Багира!»

Скользнув лёгким шагом навстречу ему, она протянула правую руку, а левой не спеша принялась застёгивать пуговицу на чрезмерно открытом лифе парчовой кофточки под распахнувшейся курточкой. Встретившись, их глаза одновременно опустились на эту шаловливую пуговицу, нахально выскользнувшую из-под пальцев, ещё более обнажив белый снег пышных окружностей.

– Ника! – не теряясь и бросив мороку с застёжкой, дерзко шепнула «Багира» и, кажется, мурлыкнула жадно и аппетитно.

– Старший советник юстиции Ковшов Данила Павлович, – смутился Данила, но выдержал её взгляд, не выпуская руки с жёлтым браслетом на запястье; он чувствовал, как наливаются краской его щёки, но ничего не мог с собой поделать, только сильнее сжимая её пальцы в своих, но и она отвечала ему тем же.

Будто опомнившись, она, наконец, издала лёгкий стон, высвободила руку и слегка потрясла ею в воздухе, будто остужая, улыбнулась: