Вадим Фёдоров - Параллельный мир

– А я тут при чём? – спросил я,

– Так Наталка же ваша дочь, – по-бабьи заголосила Яна, – её же тоже выгоняют. Вместе с нами со всеми.

– Погоди, – я поморщился от вернувшейся головной боли, – я ещё толком не знаю, моя ли это дочь. В коридорчике в среднем шкафу мои вещи. Посмотри, есть ли там конверт?

Яна вскочила. Убежала в предбанник палаты. Вернулась оттуда с моими вещами. Брюки, записная книжка, ключи от дома. Всё. Никакого письма точно не было.

– Можно, мы у вас поживём немного? – попросила Яна. – Это же ваша дочь. Она на вас похожа. Как две капли воды. А вы всё равно в больнице сейчас.

И она принялась меня уговаривать. Приводить примеры сходства, взывать к моей совести, обещать быть тише воды, ниже травы…

Через полчаса я сдался.

– Ключи возьми, – сказал я. – В кабинет даже не суйся. В твоём распоряжении спальня и большая комната. А я выпишусь, придумаю, куда этот ваш детский сад деть.

– Вот спасибо, – закричала Яна и полезла меня целовать, – мы потихонечку, ничего не испортим. И нам на массаж от вас ближе ездить.

– Осторожно, у меня рука порезана, – попытался я увернуться от Яниных объятий, – и живот.

Яна послушно вернулась на исходную позицию. На краешек кровати.

– У меня просьба будет, – продолжил я, – мне надо принести записную книжку с визитницей. И планшет. Все гаджеты, что есть в квартире, тащи. Всё это на рабочем столе лежит. Желательно завтра. И почтовый ящик проверить.

– Всё сделаю, – кивнула Яна и начала собираться, – девочкам кушать пора. Я вашу дочку своим молоком кормлю, вы не против?

– Ещё неизвестно, чья это дочка, – проворчал я, – но нет, не против. Кормите, кого хотите.

Яна сгребла детей с соседней кровати и покинула помещение. Вместо неё появилась Злата.

– Это что за баба? – спросила она. Зло как-то спросила, не по-доброму.

– Знакомая, – ответил я, – её мать из дома выгоняет с двумя детьми. А дети болеют.

Голос мой прозвучал как-то неубедительно.

– А почему она к тебе пришла? – продолжала допрашивать Злата. – Что за знакомая? Ты давно её знаешь?

– Недавно, – вздохнул я, – вижу второй раз в жизни. У неё сейчас две девочки, болеют. Я ей дал ключи от своей квартиры.

Наступила тишина.

– А ты всем ключи от квартиры даёшь? – наконец-то спросила Злата.

– Нет, – буркнул я, – только избранным.

Зазвонил телефон. Который и прервал наш тяжёлый разговор. Звонил арендатор с сообщением, что он съезжает. Пока я с ним общался, Злата вышла из палаты.

А я задремал. Устав от разговоров и объяснений.

Прошло два дня. Яна притащила мне то, что я её просил. Я устроил на своей кровати импровизированный офис. Ноут, телефон, записная книжка.

Живот болел всё меньше и меньше. Рука тоже заживала.

Утром меня разбудил шум. Я приоткрыл глаза и увидел, что на соседнюю койку двое санитаров укладывают пациента. Чернявого молодого мужчину.

Его осторожно положили на постель. Прикрыли одеялом. Мужчина повернул ко мне лицо. На лбу у него блестели капельки пота.

– Добрый день, – сказал я ему по-чешски.

– Guten tag, – ответил тот.

– И вам не хворать, – проворчал я, выдавив из себя улыбку немецкоговорящему соседу.

– О, соотечественник, – вдруг по-русски заговорил чернявый, – а то одни чехи кругом. Бормочут что-то на своём дурацком языке, ничего не понятно. Меня Гиви зовут.

– Вадим, – представился я, – только почему дурацкий? Нормальный язык.

– Да что в нём нормального? – Гиви стёр со лба капли пота. – Не язык, а недоразумение. Младик, голчичка, пани. Язык пидоров. То ли дело у нас. У грузин. Настоящий мужской язык. Каждое слово – как удар кинжала. Я когда своё имя говорю, люди пугаются.

– Это тебя от испуга в больницу положили? – улыбнулся я.

– Нет, не от испуга, – ответил Гиви, – это у меня аппендицит. С осложнением. Чего-то там загнило.

– Бывает, – я улёгся поудобнее, – у меня вот тоже заражение было. Нож, говорят, ржавый.

– Вот-вот, – Гиви даже приподнялся от волнения на кровати, – центр Европы, а у них ножи ржавые. Им лень нож спиртом протереть, прежде чем человека резать. Пидорасы.

Я не стал поправлять Гиви и рассказывать о том, кто именно не протёр нож. Вдруг навалилась усталость. Я закрыл глаза. Задремал.

Проснулся я от какого-то щёлканья. Рядом, на соседней кровати, лежал Гиви и перебирал чётки, бормоча себе что-то под нос. Щёлк, щёлк…

– Молитвы читаешь? – спросил я товарища по несчастью.

– Суры, – поправил меня Гиви, – и даже не их, а начало, во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного.

– Ты мусульманин, что ли? – спросил я.

– Да, – кивнул Гиви, – мусульманин.

– Странно, – удивился я, – я думал, что грузины православные, как и русские.

– Мусульмане есть в любой нации, – заученно ответил Гиви, – почему я должен быть той же веры, что и большинство? Я выбираю веру сам, без всяких оглядок на то, кого больше или кого меньше. Кстати, ты христианин? Если да, то где твой нательный крестик?

– Дома лежит, – проворчал я, – цепочка порвалась.

– Золотая цепочка? – уточнил Гиви.

– Золотая, – подтвердил я, – и крестик золотой, с бриллиантами. А что?

– Да ничего хорошего, – вздохнул Гиви, – если бы ты был истинно верующим, то крестик бы у тебя был обычный, без бриллиантов. И носил бы ты его на верёвочке. А так показуха одна, а не вера это.

– Послушай, уважаемый, – я приподнялся на локте, – моё отношение с богом – это моё личное дело. И моё личное дело, какой крестик и на чём носить. Я же не лезу в твоё мусульманство и суры твои не критикую.

– Уважаемый, – передразнил меня Гиви, – без веры человек слаб и беспомощен. Истинная вера помогает человеку жить. Не важно, мусульманин он или христианин.

– Жить человеку помогают мозги, – я откинулся на подушку, – только не у всех они есть.

– У большинства населения мозгов нет, – улыбнулся Гиви, – они овцы. А овцам нужны пастухи.

– Это я и без тебя знаю, – сказал я, – в школе учился. А ты себя пастухом или овцой считаешь?

– Я пастух, – вдруг серьёзно и даже как-то торжественно ответил Гиви, – я не просто повторяю, что написано в Коране. Я умею вселить веру в сердца других людей.

– А я не пастух, – отозвался я со своей кровати, – я, скорее, волк-одиночка.

– Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя, – хмыкнул Гиви.

Я хотел ему возразить, но не успел. Вошла Злата.

Она поздоровалась. Подошла к моей кровати. Проверила повязку.

– Вах, какая красавица, особенно сзади, – причмокнул со своей кровати Гиви, – я бы…

– Ты бы помолчал бы, – прервал я его, – это моя женщина.

– Извини, – тут же отозвался Гиви, – я не знал. Извини. Язык мой – враг мой. Красивая у тебя женщина.

– О чём вы говорите? – спросила Злата, оглянувшись на Гиви.