Морье Дю - На грани

Офицерская свадьба, мама с победоносной улыбкой - это выражение на ее лице было Шейле также хорошо знакомо: оно появлялось всякий раз, когда миссис Манни добивалась своего, что ей почти всегда удавалось, - и отец, тоже улыбающийся, но совсем другой - не с победоносной, а просто со счастливой улыбкой. Подружки невесты в допотопных, полнивших их платьях мама, надо думать, специально выбрала таких, какие не могли ее затмить, - и дружка жениха, папин приятель Ник, тоже офицер, но далеко не такой красивый, как папа. На одном из ранних групповых снимков на корабле Ник выглядел лучше, а здесь казался надутым и словно чем-то недовольным.

Медовый месяц, первый дом, и вот - она. Детские фотографии - часть ее жизни: на коленях у отца, на закорках, и еще, еще - все о ее детстве и юности, вплоть до недавнего Рождества. Этот альбом и мой некролог, подумала Шейла, это наша общая книга, и кончается она моей фотографией, которую он сделал: я стою в снегу, и его, которую сделала я: он улыбается мне сквозь стекло из окна кабинета.

Еще мгновение, и она опять зарыдает, оплакивая себя, а плакать надо не о себе - о нем. Как же все это было, когда, почувствовав, что ей скучно, он отстранил от себя альбом? О чем они говорили? Об увлечениях. Он еще попрекнул ее, что она ленива и мало двигается.

- Я двигаюсь достаточно на сцене, - возразила она, - изображая других людей.

- Это не то, - сказал он. - Иногда надо удаляться от людей, воображаемых и живых. Знаешь что? Когда я встану и ко мне вернутся силы, мы поедем в Ирландию, все трое, с удочками. Твоей мамочке это будет ох как полезно, а я столько лет уже не рыбачил.

В Ирландию? С удочками? В ней поднялось эгоистическое чувство, чувство тревоги. Поездка в Ирландию помешает ее карьере в Театральной лиге. Нет, надо отговорить его, вышутить само намерение.

- Мамочке каждая минута будет там как нож острый, - сказала Шейла. Она предпочла бы поехать на юг Франции и остановиться у тети Беллы (у Беллы, маминой сестры, была собственная вилла на Кап д'Эль).

- Пожалуй, - усмехнулся он. - Только мне для выздоровления нужно совсем другое. Ты не забыла, что я наполовину ирландец? Твой дед родом из Антрима.

- Нет, не забыла, - сказала она. - Но дедушка уже давно умер и похоронен на кладбище в Суффолке. Так что о твоей ирландской крови мы лучше не будем. У тебя в Ирландии никого нет - даже знакомых.

Он не сразу нашелся с ответом, но, подумав, сказал:

- Там Ник, бедняга.

Бедняга Ник... бедняга Манки Уайт... бедняга Панч... На мгновение все они перемешались у нее в голове - его друзья и собаки, которых она в глаза не видела.

- Ник? Тот, что был у тебя шафером на свадьбе? - усмехнулась она. - Мне почему- то казалось, что он умер.

- Для общества, - отрезал он. - Ник чуть не разбился насмерть в автомобильной катастрофе и глаз потерял. С тех пор живет отшельником.

- Жаль его. Поэтому он и перестал поздравлять тебя на Рождество?

- Отчасти. Бедняга Ник! Храбрец, каких мало, но с большим сдвигом. То, что называется "на грани". Я не решился рекомендовать его на повышение и боюсь, он мне этого не простил.

- Ничего удивительного. Я бы тоже не простила, если бы мой ближайший друг так со мной поступил.

- Дружеские отношения и служебные - вещи разные. Каждое само по себе. Для меня долг всегда был на первом месте. Тебе этого не понять: ты из другого поколения. Я поступил правильно и убежден в этом, но тогда чувствовал себя отнюдь не наилучшим образом. От удара по самолюбию человек легко озлобляется. И мне мучительно думать, что я несу ответственность за те дела, в которых Ник, возможно, замешан.

- Что ты имеешь в виду? - спросила она.

- Неважно, - ответил он. - К тебе это не имеет отношения. Во всяком случае, все это уже давно в прошлом, было и быльем поросло. Но иногда мне хотелось бы...

- Что, папочка?

- Пожать старине Нику руку и пожелать добрых дней.

Они еще немного полистали альбом, и вскоре она зевнула, медленно обведя взглядом комнату, и он, почувствовав, что ей скучно, уверил ее, будто хочет вздремнуть. Нет, человек не умирает от разрыва сердца только оттого, что дочери стало с ним скучно... Ну а если ему приснилось что-то страшное и в этом сне он увидел ее? Если ему приснилось, будто он вновь на своем корабле, потопленном в ту войну, вместе с Манки Уайтом и Ником и всеми теми, кто тогда барахтался в воде, а среди них она? Во сне все перемешивается - это же всем известная истина. А все это время тромб сгущался, словно лишняя капля масла в часовом механизме, готовая в любое время остановить стрелки, и часы перестают тикать. В дверь постучали.

- Да, - отозвалась Шейла.

Вошла сиделка. Во всеоружии своих профессиональных познаний, хотя и в домашнем халате.

- Я просто хотела взглянуть, как вы, - сказала она. - Увидела у вас под дверью свет.

- Спасибо. Со мною все в порядке.

- Ваша мамочка крепко спит. Я дала ей успокоительного. Она так разнервничалась: завтра суббота и поместить объявление о смерти в "Таймс" или "Телеграф" до понедельника почти невозможно. Но ваша мамочка - молодец.

Скрытый упрек, что Шейла не взяла возню с газетами на себя? Неужели на них не хватило бы завтрашнего дня? Но спросила она о другом:

- Может ли страшный сон вызвать смерть?

- Не поняла, о чем вы?

- Может быть, отцу привиделся кошмар и от потрясения он умер?

Сиделка подошла к постели, поправила перину.

- Но я же сказала вам, и оба доктора подтвердили - это случилось бы так или иначе. Право, незачем без конца бередить себя такими мыслями. Разрешите, я вам тоже дам успокоительного.

- Не нужно мне успокоительного.

- Знаете, милочка, уж простите, но вы ведете себя, как ребенок. Горе, естественно, но так убиваться по усопшему - последнее, что ваш батюшка мог бы пожелать. Для него все уже кончено. Он почивает с миром.

- Вам-то откуда известно, что с миром? - взорвалась Шейла. - А вдруг он в эту самую минуту астральным телом кружит возле нас и в бешенстве от того, что пришлось расстаться с жизнью, говорит мне: "Эта чертова сиделка обкормила меня пилюлями".

Фу, подумала она, я вовсе так не считаю: люди слишком ранимы, слишком обнажены. Выбитая из своей обычной профессиональной невозмутимости, чувствуя себя в домашнем халате не на высоте и разом упав в собственных глазах, бедняжка пролепетала дрожащим голосом:

- Как можно быть такой жестокой. Вы прекрасно знаете - я ничего подобного не сделала!

Шейла мгновенно спрыгнула с кровати, обняла сиделку за плечи.

- Простите меня, - взмолилась она. - Конечно, знаю. Отец был вами очень доволен. Вы превосходно за ним ухаживали. Я совсем другое хотела сказать. Она остановилась, мысленно подыскивая хоть какое-то объяснение. - Я хотела сказать, что нам ничего не известно о том, что происходит с человеком после смерти. Может, все, кто умер за день, ждут своей очереди у ворот Святого Петра, а может, толпятся в каком-нибудь ужасном чистилище вроде ночного клуба - и праведники, и грешники, осужденные гореть в аду, - а может, парят в тумане, пока он не рассеется и все кругом прояснится. Хорошо, я приму таблетку, и вы тоже, и утром обе встанем со свежей головой. И пожалуйста, забудьте, что я вам наговорила.