Василий Зюбин - Собачий век

«Бомбить» Корнеев начал года два назад и уже имел опыт. Пару раз ему резали покрышки конкуренты, один раз и вовсе чуть не лишился своего железного коня: помог счастливый случай. В то время, когда Корнеева два бритых качка выкидывали из «жигулей», предварительно плеснув в глаза из баллончика какой-то гадости, мимо проезжала машина милицейского наряда. Ребята в ней ехали честные, не поленились догнать его, как думал Корнеев, уже навсегда упорхнувшую «ласточку».

Кто пробовал, знает: подрабатывать извозом по ночной Москве – занятие далеко не безопасное. Корнеев возил под сиденьем газовый пистолет, но понимал всю его никчемность. От удавки он не спасет, да и стрелять в салоне машины – все равно что под одеялом пукать: вони всем хватит, а толку никакого. Табельного оружия у него не было. Свой «макаров» ему пришлось сдать еще в 1993 году. Тогда, накануне октябрьских событий, никто не знал, на чью сторону встанут офицеры, и было принято решение «упорядочить хранение огнестрельного оружия». Упорядочили следующим образом: собрали и увезли куда-то за город на склады.

Недовольно рыкнув стартером, «семерка» завелась. Приветливо засветилась приборная доска, по-кошачьи заурчал вентилятор печки. В салоне быстро стало тепло и уютно. Запотевшие было стекла – верный признак, что водитель накануне употреблял, – прояснились.

В своей «семерке» (он ласково называл её «ласточкой») Корнеев чувствовал себя по-настоящему как дома. Ему нравилось все: и запах обивки машины, и монотонный звук работающего двигателя, и то, как на поворотах задорно ему подмигивают зеленые лампочки приборной доски.

Корнееву нужны были деньги, это – факт, но не только из-за них он почти каждую ночь садился за руль «жигуленка». Да, машина кроме денег, создавала ему иллюзию независимости и свободы. Но и это еще была не вся правда.

Дело в том, что в армию Николай ушел в семнадцать лет, и потому запах нового обмундирования на вещевом складе до сих пор ассоциировался у него с чем-то родным и близким, будил в нем почти детские воспоминания.

Он хорошо помнил, как в училище ему в числе счастливчиков, выдержавших вступительные экзамены, выдали форму б/у. Само это сокращение звучало по-мужски сурово и романтично. Хотя означало всего лишь: форма, бывшая в употреблении. До обеда Николай успел получить только сапоги. Дверь склада, где ровными рядами стояли стеллажи с коробками самой разнообразной формы, закрылась, словно вход в волшебную пещеру Али-Бабы. Но свою добычу Николай уже не выпускал из рук.

Сапоги были старые, изрядно поношенные к тому же на два размера больше необходимого. Его нога явно ощущала гвозди в подошве, но все это были мелочи, на которые просто не стоило обращать внимание. На обед Корнеев пошел в гражданском костюме, но уже в курсантских сапогах. Он страшно гордился ими и совсем не обижался на град насмешек, которые посыпались на него в столовой от курсантов старшего курса.

Теперь он вспоминал этот эпизод с грустной улыбкой. Но как ни крути, а впервые самостоятельным человеком, крепко стоящим на земле, он ощутил себя именно в этих стоптанных солдатских сапогах сорок пятого размера.

Так вот, вся правда заключалась в том, что машина для Корнеева была своеобразным «аппаратом» познания гражданской жизни. Той жизни, к которой он совсем не был готов и которая непрошеной гостьей стояла у порога его холостяцкой берлоги.

За рулем он черпал новые впечатления, старался внимательно слушать своих пассажиров. Как любому таксисту, Корнееву приходилось говорить с очень разными людьми, выслушивать массу запутанных жизненных историй. Так уж сложилось, что таксисту часто исповедаются в грехах и просто щедро делиться своими проблемами и заморочками. Это и была его «заочная школа» гражданской жизни.

Первого пассажира Корнеев посадил на Каширском шоссе, еще не доехав до основных мест своего промысла. Конечно, самые «нерестовые» места – это вокзалы и аэропорты, но туда лучше не соваться – себе дороже. Там все схвачено, и любого чужака вычислят в одно касание. Поэтому Корнееву приходилось колесить по менее прибыльным маршрутам, где пассажиры «косяками» не ходили и «поклевки» были весьма редкие.

– Командир, на Курский, за полтинник? – к приоткрытому окну наклонился мужчина лет тридцати в дорогом, но мятом плаще. В одной руке у него был пухлый новомодный портфель, в другой – зонтик. Наметанным взглядом Корнеев сразу определил в нем загулявшего командированного.

– Садись. – Корнеев слегка улыбнулся в свои густые усы и подумал: эх, родной, ты в «десятку» попал. У тебя сегодня извозчик – полковник Генерального штаба.

– Никто не останавливается! Блин! Твоя тачка пятая, – пассажир плюхнулся на сиденье и сразу же полез в карман за сигаретами. С его плаща стекала вода. – Я уж думал и ты мимо, а у меня поезд…

Мужик начал тараторить что-то о своих мытарствах, размахивал руками, дымил сигаретой, сыпал, как вулкан Везувий, вокруг себя пепел. Корнеев иногда кивал, поддерживая разговор, а сам думал о своем.

«Этот не опасен. Поддал в меру, не агрессивен, в городе явно не ориентируется. Такой расплатится честно и без фокусов», – мысленно подвел итог своим наблюдениям Корнеев.

Психологический портрет и прогноз дальнейших действий пассажира Корнеев делал каждый раз. После нескольких неприятностей это стало его непременным правилом.

«Жигули» с воем обогнал реанимобиль. Один только пестрый раскрас этой «кареты с того света» вызывал озноб.

– Опять где-то рвануло? – предположил мужик.

– Скорее авария. После дневных пробок водилы пьянеют от свободных дорог и нюх теряют. Гоняют по-черному. А дорога, видишь, какая. – Корнеев кивнул в сторону автомобильных дворников, которые едва справлялись со своей работой.

Предположение Корнеева вскоре самым неожиданным образом подтвердилось. Музыка оборвалась, и диктор «Авторадио», на волну которого постоянно была настроена автомагнитола, сообщил: «Как только что стало известно нашему корреспонденту, в туннеле под Калужской площадью случилась авария. По не установленной пока причине БМВ, за рулем которой находился известный военный корреспондент Бергман, на большой скорости врезалась в опору туннеля. Подробности в следующем выпуске новостей».

Резко притормозив, так что машину слегка занесло, Корнеев перестроился в крайний правый ряд. Он решил свернуть с проспекта Андропова на Нагатинскую набережную и уже по ней выскочить на Калужскую площадь. Высадить в дождь пассажира он не мог, и в то же время везти его сейчас, после этого сообщения, на Курский вокзал не было никакой возможности. Решил: покатаю командированного по ночной Москве, он все равно ни о чем не догадается.